Адвокат шестилетнего ребенка

Вспоминать o «елках», когда в окна заглядывают свежие ветки тополя, немного смешно. На дворе весна.

Но все идет по плану: именно весной драматурги снова садятся за стол и приду­мывают, как снова выедет Дед Мороз и скажет: «Здравствуйте, ребята! C Новым годом!» А впечатления o прошедших новогодних представлениях рассеялись уже в январе, когда сами елки еще лежали на снегу и прошло дней десять после спек­таклей.

Признаемся, что на новогодние пред­ставления в этом году мы шли c опаской. B последние два-три года после посеще­ния «елки» долго ворочаешься без сна — такие на сценах шли мрачные фантасма­гории, действовали в них неведомые чу­дища, дикие, злобные, с горящими глаза­ми. Нам, взрослым, умудренным в хитро сплетениях драматургических правил, все ясно: если есть праздник елки, то непре­менно кто-то изо всех сил захочет его сорвать, помешать. Должен быть конф­ликт. Есть добрые силы — будут и злые. Но пяти-шестилетние дети, неопытные в искусствоведческом анализе и не понима­ющие, что дяди-драматурги пишут злобо­дневные сценарии, делали другие выводы: если пионеры захотели елку, то огне­дышащие злодеи будут подстерегать их на каждом шагу и что жизнь пионера Васи или Коли, да и его самого, шестилет­него зрителя, с этого момента не стоит и ломаного гроша. И даже старая знакомая Баба Ага, которая Ивану-царевичу блины испекла и баньку истопила, и та покушалась взорвать разом весь Олимпийский комплекс. Испуганные дети, уходя, цепко держали в руке единственный праздничный трофей — новогодний подарок.

Но, очевидно, мера зла испугала самих авторов. И атмосфера на «елках» просветлела. Первым делом это относится к представлению в Олимпийском комплек­се. «Деда Мороза и сказочный компьютер» придумали A. Внуков и B. Головко (композитор Ю. Чернавский). Никаких чудовищ там нет. B сюжете есть естественность и простата. Жили-были девочка Света и мальчик Коля, Дружили, лотом из-за какого-то пустяка поссорились. A y Деда Мороза был компьютер. Света за­ложила в компьютер свое хорошее настроение, и тот создал страну Светландию. A Коля был в плохом настроении, и компьютер выдал волка, ворона, персонажей вредных, в конце концов, они же Коле на голову сели. Конечно, Коля помирился со Светой, и сказка кончилась. B спектакле много музыки, песен. Большие постано­вочные возможности комплекса мы знаем (постановщик B. Головко): тут и фигурное катание, и выступление цирковых артистов, полет под куполом, джигиты, выезд кареты c конной свитой — словом, есть на что посмотреть. И можно было бы, не покривив душой, все похвалить.

Но вот в чем дело: дети, которые сидели на ме­стах, смотрели внимательно, но совершенно равнодушно н все время пересчиты­вали конфеты из подарка. Конечно, пе­реживать за Колю и Свету им было трудно, если не только не видишь их лиц, и, значит, они остаются для тебя незнакомыми, но и вообще c верхних рядов видишь, извините, двух муравьев. A их голоса, за­писанные на фонограмму, громовыми раскатами звучат под куполом стадиона. Совместить такое изображение c таким звуком, наверное, это не та условность, какую легко принимают дети. Фигурное катание видно — красиво, a Дед Мороз и Снегурочка — тоже две букашки. Елка на заднем плане игровой площадки  ее не рассмотришь, не вдохнешь аромат, не разглядишь игрушек. Все символы праздника есть, но все они какие-то не настоящие.

Сегодня можно попасть впросак, кате­горически утверждая, что понятно, a что непонятно шeстилетнему ребенку. И все-таки… Начальный конфликт Светы и Коли был такой скороговоркой, что  потом, когда темные н светлые силы реализовались, мучительно вспоминаешь, a из-за чего, собственно, все произошло? Без четкой Экспозиции, без Четкого объяснения — кто есть кто, н кто чего хочет — не может быть эмоционального восприятия дальней­шего действия, не может быть сопережи­вания. На любой театральной сцене зри­тель видит персонажей, слышит их диало­ги, он подключается к происходящему. A здесь, я уже сказала, персонажей не видно. И малейшая неточность постанов­щика ведет к полной путанице. Скажем, Снегурочка появляется на заднем плане и поет песню, одновременно над манежем в кольце вращается воздушная гимнастка, привлекая к себе, естественно, максимальное внимание, a под ней разгуливает по манежу еще одна девушка в серебристом наряде и кокошнике — и ты уже не уве­рен, кто их троих Снегурочка и кому при­писать исполнение песни. Когда появляет­ся торжественный выезд принцессы и впереди едет гордая красавица в потря­сающей шляпе, a позади нее свита, вы готовы голову прозакладывать, что это принцесса, и вдруг из кареты выпархи­вает другая — она-то и есть принцесса, и, значит, ты опять что-то «не усеки.

Так вот, экспозиция должна быть точнее. (Раз зритель героев не видит, чего ради будет он им симпатизировать?) Конечно, авторы, могли бы подробнее развить ди­алог. Но этого тоже сделать нельзя, по­тому что вы на стадионе, и долго остав­лять в бездействии эти маленькие фигурки режиссер боится. Давай-давай, поменьше разговоров, скорее выпускать фигуристов, коней, массовку в движении. Безусловно, и сам компьютер — очень современно, но с какого возраста детям ясно, что это такое? C десяти или позже? И поэтому компьютер не становится такой же реаль­ной силой, как волшебная палочка. Взмах­нул, - может случиться что угодно. На сегодняшний  день это еще не предмет, из-за обладания которого следует переживать. Волшебную палочку ребенок при­нимает с того дня, как мама ему, и только ему   расскажет. «И вот фея взмах­нула  волшебной палочкой..,» B сказке все таинственно, доверительно и неторопливо.

Праздники на стадионах — неотъемлемая часть жизни. Все хотят видеть все. И дети не все могут попасть в цирк, но всем нужна елка. Но, может быть, сами условия восприятия зрелища на стадионе противоречат доверительной природе сказки? Оставим пока это предположение как крайне нежелательное. Но как сде­лать, что6ьг каждый ребенок мог переска­зать содержание спектакля без маминых комментариев? Скорее всего, еще не до конца исследованы возможности драма­тургии для массовых зрелищ и совсем уже коe-как поняты постановочные возмож­ности. Для детского представления нужноe только всего много, ярко и быстро.

Нужно искать новые решения звука, цве­та, нужна величайшая точность во всем.

Одно очевидно, что эта же сказка на арене обычного цирка смотрелась 6ы го­раздо лучше. Там есть контакт между ар­тистом н зрителем.

A на арене цирка тоже шли «Необы­чайные приключения в стране чудес», написанные O. Левицким и Э. Кио и по­ставленные Ю. Архипцевым (композитор B. Михайлов). Сюжет тоже прост, всего-навсего действует один злодей, даже злоумышленник — Альпер. Его антипод — добрый волшебник Кио. Разумеется, доб­рый волшебник должен детям дать елку и праздник, a Альпер должен быть против. Таки было. Артисты цирка пошли к Кио на праздник, но по дороге встретили Альпера, и он всех задержал, взял под стражу. Почему? Да потому. Так захотел.

И что же, герои придумывали хитроумные способы спасения? Вроде нет, a только просились, чтобы Альпер их отпустил.

Альпер по одному их отпускал, только артист обязан был показать свой номер. В сказке все может быть алогично, непоследовательно. Но сомнения одолева­ют: так кто же такой Альпер — негодяй или попросту баламут? И когда появляется добрый волшебник Кио, радость детей не переполняет. Взрослому человеку доста­точно сказать: «A знаете, говорят, что Кио...» — и дальше рассказывать были и небылицы, и взрослый человек поймет, на­долго запомнит, потому что эта новая ин­формация дополнит то представление, какое у него уже сложилось об этом ар­тисте. A ребенок артиста Кио еще ни разу не видел и в технику фокусов не посвящен, и еще неизвестно, как он отнесется к тому, что на его глазах добрый волшебник пилит тетю пополам. Он смотрит на все вол­шебства, не совсем ясно понимая, кто куда перелетел и какую веревку резал волшеб­ник. A вдруг он, как Альпер, тоже переду­мает и праздник не устроит? Когда шести­летнему человеку говорят, что «жила-была царевна...», он тут же готов щедро награ­дить ее умом, добротой и красотой. Но когда говорят «добрый волшебник Кио», образ пока никакой не возникает. Эту доброту ребенок должен увидеть на арене, тогда только y него возникнет интерес и доверие к персонажу. Точно так, сколько 6ы ни выходил в своем красном берети­ке и очках Аркаша,— в этой сказке y него образа нет. Доверие маленьких зри­телей надо завоевать, a уж потом они верят безоглядно любым поворотам сказ­ки. И как ни старался вытащить сюжет Дмитрий Альперов, артист интересный, склонный к импровизации, чувствующий зал, но драматурги ему ничем не помогли.

И дети сидели, пересчитывали конфетки из подарка и замирали, когда шли цир­ковые номера, когда выбегали собачки, поднимались под купол «летучие мыши», когда вышел настоящий Дед Мороз.

Кстати, вы когда-нибудь обращали вни­мание как фальшиво и приторно говорят деды Морозы и всегда одинаковые фразы. Но если видишь его вблизи как в цирке, - ладно. А когда сидишь на стадионе и слышишь многократно усиленные раскаты фальшивого голоса, хочется воскликнуть: «Дед Мороз, да есть в тебе что-то человеческое, или тебя сделали из пломбира и прописных истин?»

A ведь y Деда Мороза тоже должен быть характер и настроение. Y Деда Моро­за из Театра эcтрады характер есть, a настроение меняется. Он тоже человек.

И когда его пригласили летом в Артек, как он обрадовался, как заторопился!

И когда об этом узнала Баба Ага... Ну да, Баба Ага тоже была. И какая «баба» — современная, ушлая, деловая, и все она знает: и как «холодильную» шубу стащить и как машину с дефицитными товарами угнать. И на юг к морю ей смерть как хочется! Одним словом, c такой не соскучишься. Сообразительна предельно, она любой тест — как орешек. A y бедного Деда Мороза, привыкшего, что ему все рады, реакция замедлен­ная — и без шубы в пути остался и без бороды, и ему тоже пришлось побыстрее соображать. A дети сидели — боялись чихнуть, чтобы не пропустить слово в пьесе «Отпуск Деда Мороза» (авторы Александр Курляндский и Эдуард Успенский, постановщик Марк Розовский, художник Михаил Ушац, композитор Теодор Ефимов). B этой истории была информация и для шестилетних и для детей постарше и пародийные эстрадные интонации, которые c удовольствием воспринимали взрослыe. И баба Ага (ее великолепно сыграла Маргарита Рассказо­ва) интересна была и маленьким для пер­вого знакомства и взрослым — ну y кого такой знакомой нет? — энергичная, вредная. И Кащей (Владимир Ануфриев) ее муж — подкаблучник. Остается только лицемерно сожалеть, что опять зло инте­рeснее и соблазнительнее добра, a добру надо быть сообразительнее и порасто­ропнее — с Деду Морозу, и Снегуроч­ке, и милиционеру, и последнему в этом звене — физруку Феде. Немного есть в пьесе перехлест в этой кипучей деятельности Бабы Яги, немного не хватает сцен, где дети бы погоревали вместе c Дедом Морозом, устали 6ы в пути, расстроились вместе со Снегурочкой (от­нимите y крокодила Гены одиночество и день рождения без друзей, y Чебураш­ки бездомность — и насколько труднее им было 6ы войти в сердца детей!). Но слишком ясно видно тут, с каким удовольствием писали «Отпуск Деда Мороза» драматурги, в каком веселом настроении.

И постановщик получал удовольствие в процессе работы. И это шутливое настрое­ние везде — и в песенках и в диалогах.

«От Москвы и до Монмартра
Нет прекраснее театре!
Нет актеров веселее!
Нет дирeкции милее!
И пусть не всем хватило кресел,
Но каждый два часа был весел!..»

Ну и хвальбушки в Театре эстрады! A в общем — молодцы. И все y них продуманно:

«A если y вас есть друзья-журналисты,
Вы им скажите, что наши артисты...
Что наши артисты и авторы наши всех прочих артистов и авторов
краше...»

Ну, есть y нас знакомые журналисты. Приходили. В самом деле было весело.
Сейчас в окно заглядывают ветки весеннего тополя. Драматурги садятся сочинять новогодние «елочки». Если бы у  всех y них было хорошее настроение!..

НАТАЛИЯ РУМЯНЦЕВА

Журнал Советская эстрада и цирк. Апрель 1986 г.

оставить коментрарий