«Ёука, ёука, зелёная игоука». E.A. Арнольдова
Нам c мужем в жизни очень повезло – у нас были прекрасные учителя. И в институте, и в театре, и на эстраде. Был бы писательский талант, написала бы книгу и назвала бы ее «Наши учителя». Но, все-таки, об одном из них я хочу рассказать.
И мы c вами отправимся в век минувший, в год 1945-й. Это было прекрасное время! Кончилась война! Москва помолодела, с окон сняли маскировочные шторы, со стекол смыли бумажные кресты (их клеили для того, что бы стекла не лопались во время бомбежек). И можно было гулять по любимому городу хоть всю ночь, не боясь, что тебя остановит патруль. A я окончила школу и поступила в самый лучший институт в мире – в ГИТИС! Курс набирал прекрасный актер Вахтанговского театра Николай Сергеевич Плотников. А на курсе я встретила своего будущего мужа – Гену (Геннадия Михайловича) Дудника, который, как и некоторые другие наши мальчики, вернулся c войны и поступал в институт еще не демобилизовавшись, в военной форме. Эти ребята окончили школу 20 июня 1941 года. A уже 23 июня стояли y дверей военкоматов...
Да и девочки, которым в 41-м было по 12-13 лет, тоже «хлебнули горя» – холод, голод, бомбежки, ожидание весточек c фронта от отцов и братьев... Похоронки... И наши учителя нас любили и жалели.
Время шло. Мы постепенно знакомились c педагогами. Только все не появлялся Ю.A. Дмитриев – история русского советского театра. Но вот объявлена его лекция. И в аудиторию очень быстро вошел высокий полноватый молодой человек лет 34-35. Извинился, что припоздал на недельку по уважительной причине.
«Но мы все наверстаем. Меня зовут Юрий Арсеньевич. Изучать мы будем историю русского театра. A теперь познакомимся c вами». И знакомился он тоже как-то по-своему – быстро и очень внимательно. И было ясно, что сразу все запомнил – ни разу потом не ошибся, всех называл по именам. Нам он очень понравился. Особенно нравилось, как Юрий Арсеньевич передвигался по институту. Вот он вышел из деканата – раз! и «улетел» в библиотеку. Вот он идет из большого зала – раз! – и «улетел» на третий этаж. «Летал» он по институту, как по собственному дому. Все стало ясно, когда мы узнали, что он тоже «гитисианин» - окончил ГИТИС в 1935 году. Наш человек!
Общеизвестно, что и школьники, и студенты любят давать прозвища своим педагогам. Не были исключением и мы. Многие наши педагоги уже на первом курсе получили «кодовые названия». Но для Юрия Арсеньевича ничего придумать мы не могли. Прозвище родилось само собой на встрече нового ода. Но обо всем по порядку. Время бежало быстро, и вот уже мы перешли на второй курс. Плотников «отсеял» двенадцать (!) человек. A оставшимся строго наказал - «не расслабляться!». Мы как-то сразу повзрослели, чужая беда сплотила нас, и мы решили новый 1947 год встречать всем курсом институте. Но для этого нужно было получить разрешение в деканате. И мы отправили туда делегацию из трек самых лучших.
Тамара Градская - самая наша талантливая, (в будущем - мама Александра Градского); Петя Градов - сталинский стипендиат, (в будущем - известный поэт П.M. Градов, почетный гражданин города Севастополя, автор слов его гимна); Гена Дудник (в будущем - мой муж Г.M. Дудник, заслуженный артист РСФСР), Хмелевский стипендиат.
Ну и, конечно же, разрешение было получено!
A для встречи нам дали 19-ю аудиторию, что было очень удобно, так как там была небольшая эстрадка, а мы приготовили «капустник», суть которого состояла в том, что в ГИТИС поступали «мастера МХАТа», a приемная комиссия всех браковала. «Мхатовцев» изображал Гена Дудник, Я же была председателем комиссии. И угодить мне было невозможно! Яншин - неорганичен, Грибов - бездарен, Масальский - некрасив, a y Ливанова слишком тихий голос и т.п. A когда последним приходил наш студент - Ваня Алферов, и, шепелявя и заикаясь, читал «Ворону и лисицу», вся комиссия стоя аплодировала, а я восклицала: «Вот это талант! Настоящий самородок! Вы приняты, поздравляю!» Нам было весело, все хохотали и аплодировали.
Многие педагоги тоже встречали Новый год в институте. И после 12-ти все, и мы тоже, собрались в большом зале. Плясали вокруг елки и пели песенку: «Ёлка, ёлка, зеленая иголка!» Юрий Арсеньевич тоже пел и плясал. А так как он слегка картавил – не выговаривал букву «л», то у него получалось – «Ёука, ёука, зелёная игоука». Так он сам себе «напел» прозвище. И c тех пор проходил под кодовым названием – «Ёука».
Конечно же, до него это дошло. И однажды он остановил меня после лекции и спросил: «Елена, почему вы все называете меня Ёука? Какой в этом смысл?» Я ему рассказала, откуда это пошло. Как же он хохотал! «А я голову ломаю, ничего понять не могу, надо же такое придумать! »...
...Год 1947-й принес много печалей и волнений. Летом ушел из жизни худрук ГИТИСа великий русский артист МХАТа – Михаил Михайлович Тарханов. Добрый, умный, чуткий человек, Он любил студентов. Часто приходил к нам на курс. И мы, затаив дыхание, слушали его рассказы о художественном театре, o репетициях, o спектаклях. Учил нас, как справляться c волнением... Светлый был человек, вечная ему память!
A осенью на курсе произошло ЧП – тяжело заболели попал в больницу наш однокурсник. Был он иногородним, и кроме нас в Москве у него никого не было. A сложность заключалась в том, что Паше, нашему больному, требовалось усиленное питание и лекарства, которых не было в больнице. Мы срочно создали на курсе маленькое «МЧС», но ничего толкового придумать не могли. А пока мы думали и гадали, Юрий Арсеньевич пустил «шапку по кругу» среди педагогов. И проблема была решена. Деньги сдавали в деканат, a зам. декана, добрейшая Ирина Александровна Нестер, раз в неделю выдавала «уполномоченным» нужную сумму. И мы ехали на Усачевский рынок, где научились торговаться, собирали передачу для Паши и отвозили ее в больницу на Божедомку. A «лекарственную проблему» решила педагог Г.Б. Асеева, которая вообще на нашем курсе не преподавала!
Вот так несуетливо и непоказушно преподали нам урок доброты наши учителя!
Общими усилиями «вытащили» мы Пашу. Он поправился, окончил институт и уехал в Ростов, где долго и успешно работал. И когда мы c Геной впоследствии приезжали в Ростов на гастроли, он всегда приходил к нам в гостиницу, и мы засиживались допоздна, вспоминая студенческие времена и наших учителей...
...На дворе осень 1948-го года, и мы уже на 4-м курсе! B театральной Москве переполох: два великих грузинских артиста – Акакий Хорава и Акакий Васадзе – должны приехать в Москву, чтобы принять участие в спектакле театра Моссовета – «Отелло». Это, по-моему, первый такой опыт, когда актеры национального театра будут играть c русской труппой на своем родном языке. И это интересно уже само по себе. Но когда эти актеры – Хорава и Васадзе! Билеты раскупили за несколько дней. И мы все очень волнуемся – сумеем ли попасть на спектакли Но на параллельном режиссерском курсе учатся грузинские ребята: Рамаз Чиаурели, Гоги Васадзе и Сига Лордкипанидзе. Мы дружим c Гигой, и он нас успокаивает и обещает, что все мы обязательно побываем на спектакле. И мы побывали... Но сколько бы я не старалась, рассказать о том впечатлении, которое произвела на нас игра великих грузинских артистов, я не могу. Просто не хватает слов! Могу только сказать, что все мы были потрясены! Впоследствии нам довелось увидеть в Шекспировских спектаклях и Пола Скофилда, и Лоуренса Оливье. Это было очень интересно, но тот, первый спектакль никто не переиграл! И черное лицо Хоравы, по которому катятся слезы, и какая-то особенная тишина в зале, которая, кажется, никогда не кончится, и то, как в едином порыве встает весь зал, и гремят аплодисменты – осталось со мной на всю жизнь! A тогда, в 1948-м я замучила своими рассказами всех, кто соглашался меня слушать!
Но, в конце концов, слушатели и очень серьезные y меня нашлись. И было это на госэкзамене по истории русского театра.
Принимали экзамен А. Дмитриев и Б.H. Асеев. И надо же такому случиться – вытаскиваю билет – «Шекспир на национальных сценах». К тому времени в моей «копилке» были не только Н.A. Мордвинов и Б.Ю. Оленин, но и B.K. Папазян и А.А. Хорава и А.А. Васадзе и еще несколько Шекспировских спектаклей, которые мы видели на декадах искусства союзных республик в Москве. И вытащив свой билет, я так охнула, что Юрий Арсеньевич спросил, все лив порядке. На что я ответила, что о таком билете можно лишь мечтать. И попросила разрешения отвечать не по учебнику, а по моим впечатлениям от игры замечательных артистов, которых мы за эти годы повидали. Асеев недоуменно посмотрел на меня, а Дмитриев улыбнулся и сказал: «Можно!»
И... «Остапа понесло!» Я нашла своих слушателей, и рассказывала, показывала, сравнивала, как играл сцену c платком Мордвинов, и как ее играл Хорава, какой потрясающей пластикой обладал Васадзе (который впоследствии был признан лучшим Яго). Когда я, наконец, угомонилась, пришла в себя, я услышала, как Дмитриев спрашивает у Асеева: «Пятерка?» — «Две — ваша и моя!»
... Вот уже и 1948 год ушел в небытие и наступил 1949-й — последний год нашего студенчества. Год и радостный, и немного грустный — жаль расставаться c любимым нашим ГИТИСом, прощаться c учителями. Уже позади госэкзамены, дипломные спектакли, получение дипломов. Мы уже взрослые, мы «вылетели из гнезда», где нас учили и опекали, где мы получили прекрасное образование. Настала пора самостоятельной жизни.
Поработали несколько лет в театре, а в 1954 году в Москве открылся Театр Эстрады. Первым туда ушел рудник, через год — Я. Оказавшись в эстраде, мы ощутили пристальное внимание Дмитриева, который и после института не терял нас из вида. A мы дорожили каждой строчкой его удивительно-доброжелательных отзывов. Он прекрасно знал эстраду, и поэтому с ним надо было «держать ухо востро». Потерять его уважение никак не хотелось! И мне кажется, мы его не подвели. Чтобы не быть голословной, приведу два его отзыва — один o Дуднике, второй o нашем дуэте. Передо мной сборник статей Юрия Арсеньевича — «Искусство советской эстрады». Заметку из этого сборника я сохраняю потому, что это единственная рецензия на пантомимические этюды мужа, которые до Дмитриева никто всерьез не принимал и, тем более, не писал о них.
«...Что касается рудника, то он не только пародирует. Мастер сатирических театральных миниатюр, он умеет двумя-тремя штрихами создать характерный и гиперболизированный образ. Одна его пантомимическая сценка «B столовой» чего стоит! ВО всей неприглядности встает «точка питания», каких, к сожалению, еще много. Артист изображает всего одного посетителя, страдающего над удивительно жестким куском говядины, но играет своего героя так, что мы начинаем мысленно представлять и повара, больше думающего об игре в шашки, чем o приготовлении бифштекса, и официанта, которому давним-давно надоели посетители, и директора, назначенного на работу в столовую только потому, что он где-то числится в списке «руководящих», хотя ничего не понимает в кулинарии. Мы представляем себе даже зал в столовой со столами, украшенными жалкими цветами в горшках, обмотанных гофрированной бумагой. Удивительно умение артиста всего лишь одной ролью, к тому же проводя ее пантомимически, создавать такую широкую и яркую сатирическую картину» *.
C какой любовью и уважением надо относиться к актеру, чтобы не только обратить внимание на эту безделицу, но и разглядеть ввей широкую и яркую сатирическую картину. Дай Бог всем актерам таких умных и добрых критиков.
Время бежит, на дворе уже год 1966-й, В десятом номере журнала «Советская эстрада и цирк» статья Дмитриева «Обыкновенный концерт». Есть там несколько слови o нас c Дудником. У нас дуэт. A дуэт — это комики резонер, или по цирковому — «рыжий и белый». Быть «белым», то есть резонером очень трудно. Это служебная роль, он «играет короля», выводя своими репликами «рыжего» на репризу. И получается — веселый, остроумный комик — «рыжий» и занудный «белый» — резонер, задающий не очень умные вопросы. И еще — резонер всегда в тени. O нем редко пишут, просто упоминают. A теперь посмотрим, как o дуэте пишет Юрий Арсеньевич в одной из своих статей: «... Совсем по-другому играют E. Арнольдова и Г. Дудник, Прежде всего o Дуднике. Это подлинный и первоклассный артист эстрады. На протяжении одной-двух минут он умеет создать образ, точнее, маску. У персонажа выделяются наиболее характерные черты, они гиперболизируются, доводятся до степени гротеска. Искусство это очень трудное, мало кому удающееся. Что касается Арнольдовой, то она очень корректна, обаятельна и убедительна в своей роли. И это не условная резонерская маска в роде циркового шпрехшталмейстера, но живое лицо. Просто играемый ею персонаж любит резонерствовать» *.
И после этих добрых слов y артиста целый день хорошее настроение!
Год 1970-й. Нам предложили устроить наш творческий вечер в ЦДРИ. До этого y Гены были творческие вечера в ВТО, в Доме Журналиста с Женей Весником, и вечер в ЦДРИ с Лёней Усачем. Эти вечера вел Виктор Ефимович Ардов*. A мне участвовать в таком вечере еще не приходилось.
* Дмитриев Ю. Искусство советской эстрады. Молодая гвардия. M., 1962. C. 86-87.
* дмитриев Ю. Обыкновенный концерт // Советская эстрада и цирк, 1966, N3 10. C. 2з.
* E.Я. Весник - артист театра, эстрады, кино, народный артист СССР; Л.Л. Усач - автор-исполнитель юмористических рассказов, заслуженный артист РСФСР; B.E. Ардов - драматург, автор многих эстрадных миниатюр, теоретик эстрады.
И очень захотелось, чтобы этот вечер провел Дмитриев.
Волнуясь, звоню ему: «Здравствуйте Юрий Арсеньевич! Скажите, фамилия Арнольдова вам что-нибудь говорит»? И слышу возмущенный голос Дмитриева: «Елена! А вам не стыдно задавать мне этот вопрос?!»
Вечер прошел прекрасно, публики - не продохнуть, много цветов. Посидели потом в гримерке, повспоминали, погрустили o тех, кого уже нет... И расстались до следующей встречи.
B последний раз мы встретились в 1993 году на похоронах моего мужа. Было много народа, говорили хорошие слова, a Юрий Арсеньевич сказал: «Как это больно и несправедливо, когда учитель хоронит ученика...»
A 22 августа 2006 года не стало и Учителя. Так печально заканчивается глава из моей ненаписанной книги.
Что поделаешь, люди умирают... Главное, чтобы память o них жила.
оставить комментарий
RSS 
