Где он - остроумный собеседник
Как известно, в спорах рождается истина. В первом номере журнала «Советская эстрада и цирк» я прочитал статью своего молодого преемника О. Милявского «Капитану — капитанский мостик» и хочу включиться в волнующий меня разговор.
Спорить буду не с О. Милявским,— с ним я согласен, — а с теми, кто считает, что для артиста, работающего в жанре конферанса, не обязательна способность к импровизации. Жанр конферансье на эстраде самый беспокойный. В нем исключено тихое плавание без штормов, подводных камней и коварных мелей. И все это должен уверенно и смело преодолевать капитан — конферансье, по праву занимающий мостик на корабле — концерте. А заучить свой или чужой текст и эффектно подать его с эстрады — дело нехитрое для артиста.
Роль ведущего концерт в том смысле, как ее понимали в мое время, трудная и ответственная. Конферансье отвечает не только за свой жанр, свой номер, но и за весь концерт, за всю его программу, за хорошее настроение и приятный отдых зрителей. Десятки лет я отдал этой профессии, встречался с крупнейшими конферансье старой эстрады, знаю многих нынешних представителей этого жанра. И вот мне хочется поделиться своими мыслями о роли и задачах ведущего — конферансье. Все течет, все изменяется, все движется вперед. Олег Милявский прав, делая оговорку, что время вносит свои поправки. С годами изменилось поведение ведущего в концерте, иной стала его работа в программе. Но всегда ли разумны и оправданы эти перемены, всегда ли они свидетельствуют о движении вперед? Вот об этом я и хочу поговорить.
«Конферансье» — слово французское, оно происходит от глагола «соп!егег» — разговаривать, переговаривать (кого-либо). Я вспоминаю целую плеяду наших первых конферансье. Й главной задачей каждого из них был именно разговор — занимательная беседа с публикой.
Родоначальником русских конферансье принято считать Н. Балиева, возглавлявшего знаменитую «Летучую мышь». Как сейчас вижу его — с брюшком, в неизменной визитке (костюм, незнакомый сегодняшнему зрителю), с добродушной, чуть хитроватой улыбкой. Он сразу располагал к себе, становился вашим добрым знакомым, даже приятелем. Балиев появлялся на просцениуме перед закрытым занавесом и начинал веселый разговор со зрительным залом. Сыпались шутки, реплики, вопросы. Конферансье всячески вовлекал публику в активное участие, то беседуя со всем залом, то обращаясь персонально к кому-либо из сидящих в нем. Не исключалась и «подсадка», так сказать, — для затравки.
Реплики летели со сцены и на сцену, остроумные, зачастую ставившие конферансье в затруднительное положение. Нужны были большая собранность, опыт, находчивость, чтобы, не теряя ни секунды, молниеносно парировать. Шел своеобразный конкурс остроумия и находчивости, неизменно захватывающий весь зрительный зал. И победителем этого конкурса во что бы то ни стало должен быть конферансье! Безусловно, в его распоряжении имелись готовые реплики и остроты, но требовалось мгновенно найти нужную или перекрестными репликами подвести зрителя к такому вопросу, из которого уже непосредственно вытекал заготовленный ответ.
Валиев ни на минуту не оставлял публику в покое. Она принимала активное участие в исполнении шуточных стихотворений и песенок, где нужно было подсказать в рифму последнее слово строки. Ответы невпопад, шутливые комментарии создавали веселое настроение, непринужденную атмосферу. Мне часто приходилось видеть и слышать Никиту Федоровича Балиева, и всякий раз я получал от этого огромное удовольствие.
Помню еще по Киеву, где состоялось мое первое выступление, блестящего и остроумного конферансье А. Алексеева. Безупречный фрак, монокль, едва заметная ироническая улыбка. Свой разговор со зрителем Алексей Григорьевич вел в иной манере, нежели Балиев. Может быть (даже вне сомнения), такую манеру диктовали зрители тех времен: буржуазная публика кануна Октябрьской революции и периода гетманщины на Украине. У Алексеева всегда были про запас острые, ядовитые, бьющие без промаха словечки, и он легко бросал их в ответ на реплики зала. У зрителей это вызывало азартное желание взорвать спокойную уверенность и почти дипломатическую выдержку конферансье. Но на резкие и порой оскорбительные реплики неизменно следовал невозмутимый, уничтожающий ответ. Алексеев славился своей находчивостью, его язвительные реплики путешествовали по всему городу, как злободневные анекдоты.
Мне довелось слышать одну из его хлестких «пощечин». В театре шел обычный словесный «бой» между зрительным залом и конферансье. Вдруг с балкона в секундную паузу врывается чей-то бас: на сцену летит оскорбительное, грязное слово. Зрители зашумели. Администратор распорядился осветить зал. Раздался спокойный голос Алексеева: «Погасите свет, я не хочу видеть то, что слышал!» Секунда тишины и... гром аплодисментов.
Надо заметить, что очень часто, особенно в годы нэпа, из зрительного зала в адрес конферансье неслись недоброжелательные реплики обывателя. Иногда они были явно провокационными. Оставлять их без ответа, сажающего, как говорится, в галошу, было нельзя. В этой связи мне запомнился великолепный ответ Георгия Александровича Амурского. На одном концерте в Летнем саду из последних рядов кто-то спросил: «Амурский, скоро ли уйдут большевики?» В зале водворилось напряженное молчание. Секунды казались минутами... Амурский спокойно взглянул на часы и ответил: «Обычно МЫ уходим отсюда около одиннадцати вечера». И зал взорвался бурей аплодисментов.
Память подсказывает мне десятки остроумных, почти классических реплик конферансье. Хочется привести еще лишь одну — известного мастера острословия А. Менделевича. Перед зрителями появлялся очень мрачный человек, как-то подозрительно оглядывающий зал сквозь стекла пенсне. Разговор он вел нехотя, будто недовольный и собой, и программой, и зрителями. Этот контраст между острой фразой, веселой шуткой и безразличным, недовольным видом конферансье вызывал вспышки веселого смеха и большую симпатию к этому нахмуренному, мрачному человеку.
И вот все те же годы нэпа в Харькове. Идет наш спектакль. Театр заполнен коммерсантами, владельцами магазинов, завсегдатаями казино и ресторанов. Конферансье, объявляя какой-то номер программы, говорит: «Еще Достоевский сказал...» «Кто, кто?» — спрашивает из третьего ряда пальто с бобровым воротником. Мрачно взглянув на него, Мен-делевич отвечает: «Достоевский! Вы его не знаете, он у вас не покупает...»
В Харьковском театре миниатюр я сам выступал как конферансье. Двадцатый год был для меня вторым сезоном работы в этом жанре. Не хватало еще опыта и уверенности... В Харькове в то время было много молодых писателей, поэтов, журналистов. Большая их группа почти каждый вторник (день наших премьер) появлялась в театре. Эти «походы» литераторов неизменно возглавлял известный поэт Арго. Ко мне он относился тепло, дарил своей дружбой. И несмотря на такие отношения, именно он устраивал мне по вторникам «баню». В предчувствии ее я волновался уже с утра.

Н. Ф. БАЛИЕВ

А. Г. АЛЕКСЕЕВ

М. Н. ГАРКАВИ
Вечером выхожу на просцениум, окидываю встревоженным взглядом зал. Они здесь! Начинается словесный поединок. С одной стороны, группа, возглавляемая Арго, с другой — с душой, ушедшей в пятки, — я.
На сцену летят ехидные реплики, каверзные вопросы, со сцены возвращаются неуклюжие ответы. Терплю нокаут за нокаутом. И вдруг — удачный, остроумный ответ. Праздник на моей улице! В зале аплодисменты. Я мгновенно исчезаю за занавесом. Исчезаю, чтобы через номер вновь выйти на просцениум — на этот неравный и трудный бой.
Уроки тяжелые... Но как они помогли мне! Помогло мне и внимательное наблюдение за работой уже названных выше конферансье, к которым хочется добавить имена А. Грилля, Н. Орешкова и М. Гаркави, не сходившего со сцены до конца своих дней. Правда, в последнее время Михаил Наумович все реже вступал в разговоры с публикой.
Вообще разговор со зрителем постепенно стал исчезать из арсенала конферансье. Да и само слово «конферансье» все чаще заменяется теперь словом «ведущий». А ведущий и ведет себя по-иному.
Я не буду перечислять здесь наших известных ведущих. Это, безусловно, талантливые, многогранные по своим дарованиям актеры разговорного жанра. В их репертуар, как правило, входят вступительный монолог, фельетон или злободневное обозрение, куплеты, пародии на песенки, игра на каком-либо музыкальном инструменте, танец, мимические еценки, художественный свист и даже фокусы. Чаще всего это подается занимательно и мастерски. Я сам как зритель не раз получал удовольствие от встречи с этими артистами. Многочисленные дублеры их делают то же самое. Одни «на уровне», другие совсем плохо.
Но в том и другом случае редко бывает конферансье или, скажем, ведущий при эстрадной программе, чаще — программа при ведущем. А порой бывает и так, что не ведущий подает программу, а программа как бы служит антуражем, обрамлением для него самого. Становясь центром вечера, появляясь на сцене многократно и в разных качествах, он довлеет над программой, подчиняет ее себе. Говоря честно, дело сводится просто-напросто к показу в большей или меньшей степени интересного, многопланового эстрадного актера, который точно следует написанному автором тексту. Другими словами, ежевечерне исполняется в течение длительного срока (год, а то и несколько лет) один и тот же занимательный моноскетч.
А где же конферансье? Где артист, который призван вести зрителей по программе, как гид, привлекающий внимание туристов к достопримечательностям, принимать их, как радушный хозяин, развлекающий беседой своих гостей? В наши дни на эстраде почти нет таких артистов. Многих нынешних конферансье любая неожиданность или реплика из зала приводит в замешательство и раздражение. Часто вместо ответа, который бы завязал узелок непринужденной беседы со зрителями, слышишь со сцены одергивающий окрик: «Не мешайте работать». Скажете, такой тип конферансье — поборника дисциплины в духе времени? Нет, конечно. Современные зрители, право же, достаточно культурны и интеллектуальны, чтобы вести остроумную и занимательную беседу с конферансье. На концертах я наблюдаю за публикой, и мне кажется, что многим, особенно молодежи, порой очень хочется активно включиться в такую беседу, переброситься словечком, подать реплику. Но попробуй-ка это сделать и, чего доброго, дружинники выведут из зала.
Между тем я присутствовал на концертах наших популярных вокалистов Иосифа Кобзона и Майи Кристалинской, которые охотно и весело отвечали на вопросы зрителей. В зале вспыхивало оживление, рождалась теплая, доверительная признательность и симпатия к артисту. А все это — необходимые, органические компоненты эстрадного концерта. Так почему же гнушаются ими артисты разговорного жанра, которым, как говорится, сам бог велел!
Вполне вероятно, что прежняя форма импровизации конферанса уже устарела. Нет сомнения, что в эстрадных концертах, которые теперь все чаще компонует режиссер, конферансье не должен веселить публику отвлеченными вопросами и ответами, нарушая целостность программы. Но быть находчивым (например, бросить остроумную реплику в адрес разговаривающих между собой зрителей, стушевать растерянность исполнителя при возникшей вдруг накладке и пр.) он обязан. Сейчас я говорю о простейшем виде импровизации. К сожалению, иные нынешние конферансье часто и этим не владеют. Но ведь можно продумать и новую, более сложную и вместе с тем современную форму импровизации, которая хорошо впишется в структуру эстрадного концерта сегодняшнего дня. Одно совершенно ясно: импровизационная манера конферанса оживляет концертную программу, делает ее увлекательнее, сочнее.
Итак, всегда быть начеку, уметь во всеоружии встретить самый неожиданный вопрос, реплику, не теряя самообладания, найти меткий, остроумный ответ — таковы, на мой взгляд, элементарные требования, которые мы должны предъявлять к конферансье. Он обязан уметь протянуть незримую ниточку между сценой и залом, сотворить ту приятную, дружелюбную атмосферу, при которой концерт доставляет удовольствие, а номера его программы кажутся и лучше и свежее.
Само собой разумеется, что моральное и творческое право на импровизацию имеет только артист широкообразованный, обладающий солидной марксистско-ленинской подготовкой, которая позволяет ему свободно ориентироваться во всем многообразии современной внутренней и международной жизни, оценивать любые ее аспекты с высоких позиций коммунистической партийности...
К старости начинаешь брюзжать: в прежнее, мол, время и дождей летом было меньше и песни были мелодичнее, а сейчас — и то не этак и это не так. Мне не хочется выглядеть таким брюзгой. Но, право же, говоря о нынешних эстрадных концертах начистоту, невольно приходится сожалеть, что прежде они были как-то живее, интереснее. И зависит это во многом, как я убежден, от конферансье — остроумного и веселого собеседника зрительного зала.
А. ЛЮБАНСКИЙ
Журнал Советский цирк. Май 1966 г.
оставить комментарий