Из жизни волшебника
Женя Юферев никак не мог придумать, куда бы ему такое сходить и что бы ему такое сделать или на что бы ему посмотреть...
Он получил увольнительную до 24.00 и теперь бродил по огромному чужому городу Будапешту без определенной цели. Правда, вместе с ним бродил Леша Курочкин, у которого тоже была увольнительная до 24.00, но толку от Леши ждать было нечего. Вот когда они бывали в бою и на них шли фашистские танки и пушечный ствол раскалялся так, что начинала дымиться краска, тогда Леша Курочкин бывал незаменим — он с такой быстротой и ловкостью подносил бронебойные снаряды, что пушка стреляла почти как пулемет...
И потом, когда между боями они с Женей Юферевым выступали в армейской самодеятельности, тогда тоже невозможно было найти кого-нибудь лучше, чем он. Леша Курочкин невозмутимо становился спиной к дощатому щиту и терпеливо стоял, пока младший сержант Женя Юферев метал в него ножи. Он даже небрежно поглядывал по сторонам, а ножи глубоко втыкались в доски совсем рядом с его ушами, шеей, плечами.
Сейчас Леша Курочкин бродил с Женей Юферевым по незнакомому городу и тоже не мог придумать, чем бы им такое развлечься. То есть он даже и не пытался ничего придумывать — он привык, что за него решает Женя Юферев, и с готовностью делал все, что тому приходило в голову. Война кончилась всего полмесяца назад... Дома стояли еще в царапинах, многие вообще без верхних этажей, а были и такие, что без всяких этажей — одни фундаменты. В Будде друзья поглядели остатки фашистского самолета — в панике он воткнулся в окно четвертого этажа, да так и повис над улицей.
Потом они постояли над рекой — все-таки как никак Дунай. Под каменными берегами валялись неразорвавшиеся мины... А делать все так же было нечего. Можно было, конечно, поговорить с местным населением, но венгерский язык и Женя и Леша знали не полностью. Они знали приблизительно, как говорить «здравствуйте» — «сервус», знали, как «до свидания» — что-то вроде «ианопот киванум». Знали еще, как сказать «спасибо», и все. Конечно, мало...
Женя Юферев родился в цирковой семье и поэтому умел очень многое. Например, он мог «работать» свободную проволоку или жонглировать, или швырять ножи, но лучше всего у него получались иллюзионные номера. У сержанта Юферева была такая особая чудесная кастрюля из блестящей жести. Он наливал в нее бензин, зажигал, а затем быстро прихлопывал высокое пламя крышкой. Он еще всегда произносил при этом несколько непонятных, чисто магических слов. Замполит Карпов считал эти слова лишними, считал, что они воспитывают в солдатах суеверие и мистицизм, но Юферев твердо стоял на своем и магические слова все-таки произносил:
— Эрли, берли, комбикорм! Куза, муза, карталы!
Только после этого заклинания Женя Юферев срывал крышку и доставал из своей чудесной кастрюли солдатские обмотки (вместо шелковых лент), нижнее солдатское белье (вместо ярких восточных платков), а однажды достал живого петуха. Это было поразительно и непонятно. Настолько непонятно, что когда во время боев интенданты как-то не подвезли питания, старшина Данилко наивно попросил Юферева порыться в своей волшебной кастрюле и, если можно, достать оттуда чего-нибудь съестного для их артиллерийской батареи.
— Не могу, — честно сказал Юферев старшине.
— По пустякам у тебя получается, — обиделся Данилко, — а как до серьезного дела — сразу «не могу»!
...Женя Юферев и Леша Курочкин побродили еще. часа два по оживающему Будапешту и попали, наконец, в Луна-парк. Он. этот парк, был вроде нашего парка культуры и отдыха, только никакой культуры или там наглядной агитации, или диаграмм не было. Прогуливающиеся венгры не могли узнать, например, сколько и где добыто угля или чугуна или как бороться с жуком-долгоносиком, — все вынуждены были только развлекаться. Можно было весело скакать на смешных деревянных конях, можно было на маленьких гондолах проплыть по пещерам ужасов. Правда, ничего страшного там не было, но венгерские девчонки визжали точно так же, как визжат любые девчонки, ну, скажем, где-нибудь во Владимире или в Воронеже, или в Рио-де-Жанейро, когда у них захватывает дух без всяких причин, когда просто приходит охота повизжать.
А потом... Потом Женя и Леша, разумеется, оказались в цирке. Это был старенький шапито. Во многих местах брезент был продран, и прямо на зрителей светили далекие звезды. И краска на деревянных стульях облезла и плюш на барьере вокруг манежа вытерся, но зато как пахло опилками! Точно так пахло все Женино детство... Если бы он знал, что к вечеру попадет сюда, он бы не тосковал весь день, а с нетерпением ждал, когда они наконец усядутся в четвертом ряду на облезлые деревянные стулья, когда погаснет свет и заиграет оркестр.
Все так и произошло, только вместо оркестра завели какую-то веселую, треснутую пластинку. Вначале она исправно хрипела, но в середине ее заело, и она раз пять сыграла одну и ту же торжественную музыкальную фразу. А потом конферансье или, как принято в цирке, шпрехшталмейстер специальным круглым голосом произносил названия номеров и фамилии исполнителей. Он выучил их по-венгерски и из почтения к нашей армии по-русски. Правда, только самому шпрехшталмейстеру казалось, что он произносит русские слова, — понять их было совершенно невозможно. Жене Юфереву все время казалось, что вот сейчас из-за форганга на середину манежа выбежит кто-нибудь очень знакомый. Ему самому хотелось бы ступить на опилки, почувствовать под ногами их родную упругость...
Так из окна поезда, совсем в незнакомом месте, мы иногда вдруг видим удивительно знакомый поворот дороги. Нам в такой момент кажется, что стоит побежать по этой дороге, и она приведет тебя в детство... Но это только кажется! Ни Женя Юферев, ни Леша Курочкин не понимали ни слова из того, что объявлял шпрехшталмейстер. Но едва униформа в стареньких костюмах выкатила на манеж четыре велосипедных колеса с приделанными сверху седлами, как Женя тут же сообщил Леше, что называются эти колеса моноциклами, а когда шпрехшталмейстер прокричал своим неестественным голосом какое-то непонятное слово, тут же перевел его:
— Велофигуристы!
Артистов было шесть человек. Они весело кричали международное «Алле!», взбирались один на другого, становились головами на седла, ездили задом наперед, профессионально улыбались, хотя, должно быть, были очень голодными, как многие венгры в те дни. Потом Женя шепнул Леше, что сейчас выступят эквилибристы на першах. Не успел этот номер начаться, как Леше Курочкину захотелось, чтобы он скорее кончился. Ему стало жаль парня, который держал на лбу длинный гибкий шест.
Шея у парня надулась и покраснела, а немолодая женщина наверху старалась достать пальцами ног свой затылок. Леша Курочкин уже не сомневался, что с першом работают немолодая мама и ее голодный сын и выступают они исключительно ради еды. В уме он стал прикидывать, хватило бы одной полевой кухни, чтоб накормить всех участников представления?.. А на манеж тем временем стали выносить какие-то раскрашенные ящички, сундуки, вазы, и Женя Юферев прошептал вмиг пересохшими губами:
— Иллюзионист!
Погасли огни, лучи прожекторов уперлись в центральный выход. Иллюзионист, как и положено настоящим иллюзионистам, был одет на восточноевропейский лад — фрак и чалма. Лет ему казалось много, был он торжественно-загадочен. Но работал великолепно! Женя Юферев знал, как делаются почти все трюки, и от этого ему стало даже приятно, как от свидания со старинными друзьями, — он встретился со своим детством.
И вдруг вся его радость рухнула. Это произошло, когда иллюзиониста на манеже завязали в мешок, мешок положили в сундук, а сундук заперли на огромный висячий замок. Теперь (Женя знал этот секрет) артист в несколько секунд незаметно выберется из мешка, из сундука и появится к изумленным зрителям откуда-нибудь сверху или из бокового прохода. Так должно было быть, но в этот самый момент из первого ряда через барьер шагнул на опилки наш солдат и вполне дружелюбно, но твердо представился.
— Представитель от публики! Сейчас проверим... — и солдат встал как раз с той стороны, откуда был виден секрет.
Тогда Женя Юферев, а за ним Леша Курочкин, не сговариваясь, двинулись в центр манежа на помощь венгерскому артисту. Для начала Юферев встал между «представителем от публики» и сундуком, но «представитель» чуть-чуть подвинулся, так что снова мог помешать фокусу.
— Отойди, — тихо сказал ему Женя Юферев так, чтобы никто не слышал. — Мешаешь...
Но «представитель от публики» твердо считал своей обязанностью всюду защищать справедливость:
— А пусть людей не обманывает! — он был непреклонен. Неизвестно, как поступил бы Женя Юферев, но вмешался
Леша Курочкин. Он исправил дело просто: у справедливого солдата развязалась обмотка, и Леша спокойно наступил на ее конец. Солдат было шагнул еще ближе к сундуку, но растянулся во весь рост. Огромный Леша Курочкин сам помог ему встать, и пока он нежно стряхивал с «представителя» опилки и заботливо поправлял гимнастерку, иллюзионист успел благополучно исчезнуть из сундука. Потом и Юферев, и Курочкин, и тот «представитель от публики» вместе рассматривали опустевший сундук и ахали. Женя и Леша добросовестно делали вид, что ничего не могут понять, а «представитель от публики» действительно так ничего и не понял. Венгерский иллюзионист тоже ничего не понял: просто ему показалось, что счастливая случайность спасла его от неминуемого провала. Но самое прекрасное заключалось в том, что в воздухе пахло Жениным детством! С тех пор прошло ровно двадцать три года... Мне бы очень хотелось верить, что Женя Юферев волшебник. Тогда бы я попросил его:
— Слушай, серьезно, достань из своей чудесной кастрюли нашу юность!
Но с волшебниками сейчас, к сожалению, туго... Жене самому уже сорок с хвостиком. Живет он, кажется, в Казани.
Журнал Советский цирк. Июль 1968 г.
оставить комментарий