О специфике цирка

Феномен трюка как раз в том и состоит, что он особым образом группирует в себе и вокруг себя множество выразительных компонентов, став из «атомарного» «многовалентным», синтетическим носителем определенной информации. Композиционно организованный ряд трюков становится информативной системой, способной будоражить воображение зрителя, приковывать внимание, быть «простейшим возбудителем реакции» (Кузнецов). Чтобы эта система приобрела законченную художественную форму, выражающую соответственное содержание, трюки вбирают, «обживают» (синтезируют) в себе приемы различных искусств. Для достижения полного слияния и органичности актерское мастерство, пластика, костюм, музыка и многое другое должны как бы раствориться, «умереть» в трюке. И все это в интересах и во имя художественной идеи номера. Только к этому моменту, на этой стадии синтеза (когда техническая сторона трюка достигла совершенства) можно говорить о трюке в цирке как о первейшем и важнейшем средстве выразительности, создаваемого артистом манежного образа. Не раньше! 

И все-таки выразительность трюка не возникает сама собой, если в основе ее не будет лежать... Что?

Кувырок, безупречно выполненный на манеже, наверняка оставит зрителей равнодушными. Но исполненный на двенадцатиметровой высоте на канате, тот же самый кувырок завораживает. Клоун дует в микрофон, а из него, вопреки ожиданиям, со страшным хрипом вырывается... облако пыли. И тогда зрители смеются. В этом воздействии на зрителя, в такой концентрированной заразительности и есть смысл трюков в искусстве цирка. 

Так что же лежит в основе трюковой выразительности? Эксцентрика. Вот мы и добрались до понятия, которое составляет сердцевину концепции профессора Ю. Дмитриева относительно специфики цирка. Восклицательный знак ставить повременим. Вопрос об эксцентрике непростой, попробуем разобраться. 

В определении эксцентризма принято исходить из хорошо известных слов В. И. Ленина, сказанных им в 1903 году по поводу просмотра программы лондонского мюзик-холла «Альгамбра». О каком эксцентризме речь в этом высказывании? В упоминавшейся выше статье, М. Левин справедливо настаивал, что в ленинской формулировке рассматривается «эксцентризм как универсальная основа или форма искусства, как эстетическая оценка действительности». В данном случае общество (буржуазная действительность) рассматривается художником как «мир нонсенса», извечный хаос, бессмыслица с нечеловеческими порядками, враждебными его природе, основанными на угнетении человека, на преклонении перед чистоганом, на чудовищной нищете, на культе войны во имя наживы, расовой ненависти, цепляния за мерзость. В отношении такой «алогичной» жизни, такого представления о ней эксцентризм абсолютно «логичен» — он отражает, а не искажает и без него уже «искаженную» жизнь. Существует много способов «исправить» этот «мир вверх тормашками», «мир наизнанку», «мир-перевертыш», и один из них — бить нелепостью по нелепице. Эксцентризм, в данном случае выступает как весьма своеобразный способ взглянуть на состояние мира со стороны, эксцентризм становится своего рода мировоззрением. Алогизмом осмеивается и развенчивается алогизм и утверждается логика жизни. «В. И. Ленин определенно характеризует эксцентрику как скептическое отношение к общепринятому, как прямое стремление «показать алогизм обычного». Но ведь показать алогизм обычного, а не быть алогичным в отношении обычного! Ясно, что эксцентрика буржуазного мюзик-холла не имеет ничего общего с цирковой эксцентрикой даже в ее прямом выражении». К такому выводу приходил критик М. Левин и, думается, нет оснований не согласиться с ним.

О какой же эксцентрике идет речь, когда мы говорим о цирке? Ю. Дмитриев неоднократно разъяснял, что понимает эксцентрику как производную от латинского excentricus — вне центра. Иными словами, явление за пределами общепринятой логики, алогичное. Некоторые оппоненты выстраивают свои рассуждения несколько наивно: раз за пределами привычной логики, значит, различные сальто, стойки, всевозможные эквилибристические равновесия и тому подобное следует считать эксцентрическими, алогичными. 

Однако, как свидетельствуют многочисленные памятники материальной культуры, все эти и еще многие элементы ярмарочно-площадного трюкачества из репертуара «бродячих комедиантов», скоморохов, жонглеров, гистрионов и прочих «забавляльщиков» были известны человечеству едва ли не от начала цивилизации. С течением времени в сознании воспринимающих подобного рода «развлечения» давно перестали быть чем-то из ряда вон выходящим, алогичным. Различные «кунштюки», составляющие репертуар «забавляльщиков», постепенно превратились в ту меру условности, тот условный «язык», который отличает всякое художественное творчество. Но «язык» — еще не «речь»! Вспомним, когда зрелища первых стационаров Европы становятся собственно искусством цирка? Когда «нарочитое ярмарочное трюкачество» отметается пионерами цирка «решительно и быстро», а «наездничество военно-спортивного характера» обретает многоликие и разнообразные формы «мимико-трансформационных», «конно-акробатических», «конно-балетных номеров», в основе своей заметно эстетизированных. Народившийся в конце XVII! века цирк только тогда начнет обретать место в «кругу муз», когда, по верному замечанию историка, «типичным станет подчинение самодовлеющего конно-акробатического трюка определенной идее, типичным станет создание определенных художественных образов». 

Не составляет большого труда заметить, что цирк «не интересовали» ни различные сальто, ни разнообразное балансирование всякого рода умельцев, ни утилитарно-прикладные или чисто технические навыки дрессированных животных. Почему? Неисчислимый перечень подобного рода «умений» (по-своему замечательно сложных и даже эффектных) лишен важнейшей для цирка особенности — эксцентрики. Акробат, исполняющий сальто на манеже или проделывающий стойку на руках, — обыкновенная условность, присущая всякому искусству, она «логична» для цирка, как «логичны» фуэте в балете и пение в опере. Цирковой артист как бы «обрабатывает» эту условность методом эксцентрики. И тогда мы видим акробата, взявшего в руки самовар, подброшенного подкидной доской и уверенно приземлившегося на... голову партнера, стоящего на многоярусной пирамиде из нескольких человек. Артист цирка не просто «выходит» в стойку на двух и даже одной руке, — он «танцует» на руках «Яблочко» и скачет вниз по ступенькам, удерживаясь в стойке на одной руке. Животные в цирке не столько выполняют те или иные команды дрессировщика, сколько «обдуманно» участвуют в своеобразном спектакле на манеже. В стремлении к захватывающей и эффектной форме, в поисках выразительности циркового образа трюк может быть охарактеризован как заостренная мысль художника, направленная в сторону эксцентрики и доведенная до парадокса, тут же, на публике, разрешаемого.

При создании манежного образа артист цирка использует множество приемов и средств других искусств, которые «умирают» в трюке, рожденном эксцентрическим мышлением художника. Цирк как явление искусства не имеет ничего общего с упрощенными декларациями типа: «Как хорошо быть Сильным, Ловким и Смелым, а не наоборот». Подлинному искусству цирка чужда примитивная назидательность. Природа цирка образна! Опосредованно, метафорически, иносказательно, через особенный образный строй цирк приводит своего зрителя к удивительно емкой и прекрасной идее о гармонии тела и духа.

Известно любопытное высказывание: «Чтобы быть эксцентричным, надо прежде всего знать, где находится центр». Но ведь если знаешь, где находится этот «центр», к чему тогда цирку эксцентрика? Оказывается, для того и нужна, чтобы, подойдя к действительности с неожиданной, парадоксальной стороны, в непредсказуемой и заразительной форме с помощью особого типа цирковой образности показать, что «центр» существует, что он незыблем и утверждение его непреходящих свойств и качеств требует немалых усилий. И когда достигается целостность и гармония, результат оказывается достойным затрат. Поэтому безусловно прав Ю. Дмитриев, когда утверждает эксцентрику как «основной художественный метод цирка», который своим нарочитым отходом от нормы, от «центра», «через эксцентрику, через алогичность, приводит нас к высокой логике», к утверждению гармонически развитой личности, явленной на манеже в поразительном блеске многообразия чувств и характеров.

ВЛАДИМИР СЕРГУНИН

оставить комментарий