Схватка на пороге клетки

Я начал работать с хищниками в 1932 году, получив готовую группу львов от зарубежного дрессировщика. По договору он должен был подготовить для группы «укротителя-дублера». Выбор руководства пал на меня. Я с радостью согласился.

Когда я впервые вошел в помещение, где находились клетки со львами, поднялся невообразимый шум. Звери ревели, бросались на решетку, протягивали сквозь прутья громадные лапы, из мягких подушечек которых, как кривые кинжалы, высовывались громадные когти. На мгновение я замер — так вот каковы мои будущие «партнеры». Но отступать не хотелось: работа с хищниками меня привлекала давно.

Каждое утро я приходил ко львам и часами просиживал перед их клетками, стараясь понят!» психику животных. Почему они так агрессивно встречали меня каждый раз? Когда входил их укротитель, они не бросались, не рычали, а как бы «уходили в себя» — отодвигались в глубь клетки и не сводили глаз со своего хозяина. Вначале я не понимал, почему в эти минуты так напрягались их мышцы, так нервно шевелилась кисточка на кончике хвоста. И я с уважением смотрел на человека, приручившего громадных зверей.

Но позже я понял: животные не приручены, а укрощены; их инстинкты, их волю подавила сила человека, возможно, жестокость. Я уже видел по выражению глаз каждого зверя, что они боятся, ненавидят своего хозяина и только его зоркое внимание и выдержка удерживают хищников от нападения. Я же мечтал о том, чтобы показывать зрителям зверей, которые с охотой выполняют приказания дрессировщика.

Все больше времени проводил я возле животных. Теперь я уже хорошо различал их, а ведь вначале они казались похожими друг на друга как две капли воды. Мое внимание привлек один из львов — самый большой и красивый, с ярко-рыжей гривой. Во время представлений он ничего не делал. Выбежав первым, он вскакивал на высокую тумбу и почти без движения сидел на ней, устремив взгляд куда-то поверх голов зрителей. Первым же он и покидал манеж, точно определяя момент, когда служитель должен открыть дверцу туннеля.

Однажды на репетиции, кивнув в сторону этого льва, укротитель сказал:

— Я держу его только как красивую бутафорию. Удивительно глупый и трусливый зверь.

Но меня что-то привлекало в этом льве, и я стал оказывать ему все больше внимания. Часто подходил к клетке, старался побаловать его кусочком мяса в неурочное время, но он был так же безразличен ко мне, как и ко всему окружавшему его.

Пришло время, и укротитель уехал, оставив группу львов на мое попечение. Они кое-как терпели меня, но с прежней неохотой исполняли заученные трюки. Их злобные глаза провожали каждый мой шаг. И вот тут я вскоре заметил, что привлекший мое внимание красавец лев — я окрестил его Крымом — во время работы уже не сидел безразлично, а следил за своими собратьями и за мной. В его взгляде я не замечал настороженности, злобы — только внимание; как будто он проверял, правильно ли исполняются трюки, которые так хорошо знакомы ему.

Прошло несколько лет. Номер шел в том же виде, как мне его передали. Что-либо изменить было трудно: взрослые львы были не обучены, а, скорее, укрощены, запуганы и ничего нового освоить не могли. Я мечтал со временем заменить животных, взять молодых и воспитать их, применяя гуманный метод дрессировки.

Пока же лучше других понимал меня «глупый и трусливый», как охарактеризовал его прежний хозяин, лев Крым. Как-то во время репетиции я подошел к маленькой тумбе, стоящей в центре манежа, окликнул Крыма и, тихонько постукивая палочкой по тумбе, пригласил его переменить место. Лев долго и внимательно смотрел на меня, следил за движущейся палочкой, несколько раз приподнимался, как бы пытаясь последовать моему приглашению, но сойти с места все же не отважился.

Через несколько дней я снова повторил свой опыт. Увидя маленькую тумбу, Крым заволновался, стал крутиться на месте, спуская вниз то одну, то другую лапу, но сойти все не решался. У меня создалось впечатление, что вся его дрессировка заключалась в том, что он должен был, как «красивая бутафория», украшать манеж, не смея сдвинуться с места. Я предпринял еще несколько попыток, видел, что Крыму хочется прийти на мой зов, но он не может побороть привычку, выработанную годами.

И все же однажды я «уговорил» его. Как и обычно, я окликнул его, постучал палочкой по маленькой тумбе, и вдруг мой красавец Крым стремительно соскочил с большой тумбы и через мгновение уже сидел передо мной. Я понимал, что решение прийти на мой зов далось ему нелегко; я видел, как подымались его бока от учащенного дыхания, как испуганно он смотрел на меня, видимо, опасаясь, что совершил «преступление», сойдя с места. Я стал ласково разговаривать с ним, протянул на кончике палочки кусок мяса, но лев не притронулся к мясу, а, не отрывая глаз, смотрел на меня. Не желая больше волновать зверя, я протянул руку в сторону большой тумбы, отошел назад и негромко сказал: «Крым, на место». Крым понял и немедленно исполнил мое приказание.

Постепенно у нас с Крымом установились дружеские отношения. Он позволял гладить себя, чесать гриву и уши, но всегда делал вид, что он этого «не замечает» — смотрел в сторону и не реагировал на ласку, хотя я видел, что она доставляет ему удовольствие...

Случай, о котором я хочу рассказать, произошел в 1935 году. После работы в Саратове я должен был начать выступления в Иванове. В пути вагоны задержались, и зверей привезли в цирк буквально за несколько часов до представления. О репетиции не могло быть и речи. В то время я был еще не особенно опытным дрессировщиком и решил выступать без репетиции. Это решение едва не стоило мне жизни.

В Ивановском цирке впервые выступал советский дрессировщик, и зал был полон до предела. Зрители не оставили своих мест даже в антракте также была им интересна. Наконец прозвучал третий звонок, оркестр исполнил увертюру, и инспектор манежа объявил мой номер.

Под звуки оркестра и аплодисменты публики по туннелю, составленному из решеток, в манеж выскочили восемь львов. Первым, как всегда, вышел и занял свое место на высокой тумбе Крым. Львы, соскучившись в дороге, подняли игру, которая тут же перешла в драку. Звери бросались друг на друга, на решетку, страшно ревели. ^ Зрители начали волноваться. Нужно было как можно скорее их успокоить и начать работать.

Я шел по туннелю следом за львами и уже открыл дверь в клетку, но выйти не успел — навстречу бросился лев Примус и схватил меня зубами за руку. В правой руке у меня был револьвер, заряженный холостыми патронами, которые оглушительно стреляют и дают много дыма и огня. Трижды я нажимал курок, но выстрела не последовало — заряд отсырел. Тогда, перехватив револьвер за дуло, я стал бить льва рукояткой по голове. Но что для льва такой удар! Тем более на помощь к Примусу подоспел его брат Риффи, с которым он очень дружил. Риффи схватил меня за другую руку, и вдвоем они стали тащить меня в клетку. Зная, что там еще шесть львов, которые в человеке видят врага, я всеми силами сопротивлялся, надеясь, что ко мне подоспеет помощь моих служащих. В таких случаях лучшая защита от хищников — вода. Но в спешке забыли подключить брандспойты, а ведро воды, стоящее на барьере, было выплеснуто так неудачно, что вода окатила не львов, а меня. И вот, несмотря на то, что я тогда был физически очень силен, борьба с озлобленными хищниками быстро меня измотала, я чувствовал, что силы иссякают. Надо ли говорить о том, как испуганно-напряженно следила публика за моей схваткой с двумя разъяренными львами.

Вдруг перед моими глазами мелькнула громадная голова Крыма, который до этого неподвижно сидел на своем месте. В эту минуту, чувствуя, что силы уже на последнем пределе, я все же успел подумать: «Зверь остается зверем, несмотря на хорошее отношение. Наверное, Крым тоже вцепится в меня». Но в следующее мгновение я почувствовал, что одна рука у меня свободна, а Примус, отброшенный Крымом, злобно рычит где-то в середине клетки. Опять голова с рыжей гривой мелькнула передо мной — и Риффи с ревом отлетел в сторону. Разъяренные львы снова и снова бросались на меня, но всякий раз Крым отрывал от меня «братьев-разбойников», как я называл Примуса и Риффи.

Немного приободрившись, я крикнул: «Дайте воду!» И тут же на меня и на львов обрушился холодный поток. Потом я узнал, что воду выплеснул из пожарного бочонка мой товарищ Кадыр-Гулям (В. К. Янушевский). Обладая феноменальной физической силой, он поднял наполненный бочонок так же легко, как ведро. Вода попала в открытые пасти Примуса и Риффи, они захлебнулись и отпрянули назад. Этим воспользовался мой помощник и захлопнул дверь клетки. Я стоял в туннели мокрый, окровавленный, в изодранном костюме. Примус и Риффи, озлобленные тем, что я ускользнул от них, бросились на Крыма.

Видя, что мой защитник с трудом отбивается от «братьев-разбойников», я быстро вышел из туннеля и, подойдя к клетке снаружи, окликнул Примуса и Риффи. Услыша мой голос, они оставили Крыма и бросились на решетку. В это время помощник по моему сигналу приоткрыл дверь в туннель, куда тотчас же юркнул Крым. Примус и Риффи побежали за ним, но дверь клетки щелкнула — Крым был для них недосягаем.

Через четыре месяца я вновь выступал на манеже с этими львами, а спустя два года создал новую группу из молодых львов, воспитанных и выученных гуманным методом дрессировки...

Рассказав о Крыме, о случае, когда он пришел ко мне на помощь, я вовсе не хочу утверждать, что это — закономерная отплата зверя за хорошее к нему отношение. В психике животных еще много непонятного, неразгаданного. Далеко не каждый хищник будет защищать своего хозяина от нападения, хотя можно предположить, что зверь, особенно хорошо относящийся к человеку, не бросится на него. Как бы то ни был|о, но хищник, защищающий своего хозяина, — редкое явление.

Впрочем, кто знает, может быть, когда-нибудь, спустя много-много десятилетий, хищники, рожденные и воспитанные в зоопарках, привыкшие к общению с человеком, станут так же послушны и доброжелательны, как собака. Ведь когда-то и собака была хищником... Но это — никак не утверждение, а, скорее, мечта человека, долгие годы работавшего со зверями, отдавшего им много физических и духовных сил.

В. ЭДЕР, народный артист РСФСР

оставить комментарий