Сокровенные тайны поэзии

Тихие сумерки опускаются над старинным испан­ским городом. Издали доносится звон гитары... И вдруг шум, треск кастаньет, стук открываемых окон...

«В   глубине   севильских   улиц   пляшет   Кармен   вечерами»...

Пляшет полубезумная, старая, несчастная севильянка, и в ее диком, иступленно-трагическом танце — скорбь об утра­ченном счастье, юности, победах... Слышен торопливый шепот толпы:

«...Девушки,  не стойте,  не  смотрите,
...окна затворите...»

И снова звенит гитара и трещат кастаньеты... Это не спектакль. Этот мир открывает слушателю поэ­зия Федерико Гарсиа Лорки в исполнении заслуженного артиста республики Вячеслава Сомова и Алексея Кузне­цова   (гитара). Можно забыть о том, что на сцене нет декораций, — есть нечто более важное: на сцене — мысль, сокровенная тайна поэзии, раскрытая и одушевленная искусством боль­шого мастера. Жизнелюбивая поэзия Лорки сменяется гнев­ными обличениями Эриха Кестнера, революционными при­зывами Николаса Гильена, и музыка, то ритмичная, озорная, то мелодичная и задушевная, сливается с поэзией.

Вячеслав Сомов давно уже был известен москвичам как ведущий актер Театра Советской Армии. Его глуховатый, очень специфичный голос часто можно было услышать и в радиопостановках. Но вот лет семь тому назад на афишах появилось имя Сомова как актера-чтеца, выступающего с сольными программами «Поэзия мира». Так началась его концертная деятельность. Сомов — пытливый, неутомимо ищущий художник. Он пробовал свои силы в различных жанрах сценического ис­кусства — балете, пантомиме, был наездником в цирке. Актерскому мастерству он учился в свое время у Всеволо­да Мейерхольда. У него постиг основы «биомеханики» — психологической подготовленности актера к предельной выразительности и мгновенной эмоциональной отдаче — психической и физической. Искусству танца он учился у лучших педагогов балета Ленинграда. Эти навыки помогли ему создавать интересные образы в театре. И вот актер еще раз неожиданно меняет свое творческое лицо, остав­ляет театр и выходит на эстраду!

Решающую роль в этом сыграла встреча актера с поэ­зией опального и изгнанного в то время кубинского поэта Николаса Гильена. Красота стихов, их своеобразный ритм, скрытая в них тоска по покинутой родине покорили актера. Чтобы понять, как звучат песни Гильена на его родном испанском языке, пришлось засесть за учебники... Теперь в свободной Кубе Гильен один из первых ее поэтов, певец свободы. О нем узнал весь мир, а мы узнали его давно благодаря Сомову. Этим же обязаны ему и многие другие прогрессивные поэты стран мира. Вслед за Гильеном со сцены зазвучала поэзия Пабло Неруды, Назыма Хикмета, Луи Арагона, Гийома Аполлинера, Федерико Гарсиа Лорки, Карлоса Аугусто Леона, Эриха Кестнера, Роберта Фроста и других. Многие стихи звучат и на род­ных   языках   этих   поэтов...

О Сомове можно говорить очень много — о его умении передавать тончайшие нюансы настроения стиха, о просто­те и непринужденности его исполнения, о «искусстве вла­деть своим сценическим силуэтом» (как говорил о нем Вс. Аксенов), об отсутствии штампа в приемах и интонаци­ях. В его скупых, но предельно выразительных жестах ска­зывается прежде всего искусство мастера пантомимы. Со­мов — синтетический, если так можно выразиться, актер. Он не только чтец, но и мим, и, если заставить его внезап­но замолчать во время исполнения, он «проживет» этот стих,   и   зритель   поймет   его.

Николас Гильен и В. Сомов  в гостях  у московских студентов 

Однако самое главное в его искусстве — это мысль, са­мая сокровенная, которую он обнажает перед слушателями.  О  нем  можно  сказать,  что  Сомов  начинает  говорить тогда,  когда он уже не может не начать  говорить,  мысль дошла до такой степени огненности,  что должна вылиться в слова. Здесь нельзя не привести слов С. Я. Маршака: «Чте­нию  стиха  предшествует раздумье, а когда стихотворение отзвучало, в зале остается гул мыслей». Ощущение от кон­церта Сомова — это исключительно ощущение мысли. Слу­шатель  вместе  с  чтецом  открывает сокровенные  глубины поэзии, вместе с чтецом   мыслит.   Но для   того,   чтобы эта мысль произвела такое  впечатление,  необходима мобили­зация до  предела  всех  возможностей:   слова, выразитель­ного  жеста,  который  подчеркивает,   либо   предваряет  или продолжает слово, либо, что   самое   интересное,   переосмысливает его (то есть   когда   весь   текст   говорит «да», а жест   говорит   «нет»,   и   это   является   той   смысловой   точ­кой,   которая   выводит  мысль   на  поверхность).   Примером этого   может   служить    исполнение    чтецом   стихотворения поэта Венесуэлы — Карлоса Аугусто Леона — о смерти:

«Смерть подобна коню — он стремглав прилетает к порогу
И копытами бьет, не смиряя свой бешеный норов,
И тогда человека безудержно тянет в дорогу
В мир плодов, тишины и больших океанских просторов.
Не пугайся же,   плоть,   путешествуя   в вечность   без края, Формам будущим радуйся в будущей жизни земной,
Для того, кто живет, жадно запахи мира вбирая,
Смерть — всего лишь  скакун, лишь  прекрасный  скакун вороной».

Здесь вроде бы попытка опоэтизировать смерть, внушить, что этот «мир плодов, тишины и больших океанских про­сторов» даже прекрасен, заманчив. Стих звучит призывно, голос чтеца увлекает, убеждает до последнего момента, но... в последний момент все опрокидывается интонацией одного слова: слово «вороной» произносится не в ритме и тональности стиха, а тихо, «прозой». И сама мысль авто­ра выступает с особой силой, бьет, как удар хлыста. Большое искусство чтеца помогает нам понять творче­ство прогрессивных зарубежных поэтов. Нам становятся близки их мысли, чаяния, их борьба и страдания. Такое искусство служит самой благородной цели — миру, и в этом одна из самых сильных его сторон.
 

И. НИФОНТОВА

 Журнал Советский цирк. Октябрь 1964 г.

оставить комментарий