Спешите видеть

Наивная гру6ость циркового рауса навсегда ушла в прошлое. Сегод­няшний цирк прочно занял свое место в ряду искусств, перестав быты просто зрелищем, забавой невзыскательной публики. Давно не слышно зычного голоса зазывалы перед началом представления, не увидишь больше крикливых афиш c таким манящим «Спешите видеть! Только сегодня!»...

На фото. Чемпионы мира В. Аоексеев, Л. Жиботинский и артист цирка В. Дикуль.

Но цирк не потерял радостного ощу­щения неповторимости, уникальноcти каждого мига жизни артиста на манеже, рождения чуда циркового праздника «только сегодня». Зритель в цирке знает: артист работает только для него  сегодняшнего  зрителя. И если оступается на канате эквилибрист, роняет булавы жонглер, если шляпа клоуна случайно петит e первый ряд и скалит зубы непокорный тигр — это для зрителя, для того, чтобы вместе c артистом пережил он неудачу и отпраздновал радость успеха.

И тем не менее цирковая программа ежевечeрне и пять раз в субботние и воскресные дни проходит по опреде­ленному, установленному режиссером канону. Тот, кто посмотрит ее во второй и третий раз, может быть, испытает легкое разочарование, узнав ее наивные хитрости.

Острое Ощущение неповторимости — непреложный закон цирка. И потому так радостны праздники на манеже, когда меняется привычный порядок выходов, когда цирк по-особому небудничен. Тог­да эстетическое «сегодня и ежедневно» цирка становится еще и историческим «сегодня».

Такой спектакль показали в Ленин­градском цирке 17 декабря 1985 года.

Не было броских афиш, не кричали раусные «деды», но цирковой зритель осаж­дал двери здания на Фонтанке, умолял о лишнем билете... Это было представление, которому никогда не повториться.

И публика «спешила видеть».

Ленинградский цирк отмечал 100-летие отечественной тяжелой атлетики и классической борьбы. B августе 1885 года под руководством врача Мариинского театра B. Ф. Краевского в Петербурге был образован первый в России общедо­ступный кружок любителей атлетики. Именно в этом кружке преимущественное внимание уделялось французской, или классической борьбе. Начинание Краевского и его единомышленников — первый этап становления этого вида борьбы в России. Многие замечательные рус­ские борцы и тяжелоатлеты были выход­цами из кружка Краевского — и в их числе знаменитый на всю Россию арбитр цирковых чемпионатов Е. B. Лебедев (Дядя Ваня).

И вот зрители возрожденного режиссером A. Сониным и сценаристом A. Жуковым чемпионата по классической борь­бе в Ленинградском цирке увидели на манеже самого Дядю Ваню таким, каким представляется его облик любителям цирка — в сапогах бутылками, поддевке и картузе, деловито суетящимся y ковра. Дядя Ваня (эту роль исполнял судья всесоюзной категории Г. Митрофанов) бросался на манеж плашмя, чтобы лучше видеть положение лопаток борца, стре­мительно вскакивал и пресекал нарушения правил, цепким взглядом профессионала определив побежденного, давал короткий и властный свисток, означающий конец поединка. B первых рядах публики рядом c прославленными мастерами со­ветской атлетики — судьями чемпиона­та — зрители с восторгом и удивлением обнаруживали и самого... доктора Краев­ского (на эту роль режиссер пригласил заместителя главного редактора спор­тивных передач Ленинградского телевидения B. Егорова). Со скромным достоин­ством юбиляра он раскланивался c почтенной публикой.

На фото. Судья Всесоюзной категории Г. МИТРОФА­НОВ в роли дяди Вани. Фото H. АДАМОВИЧА

Прямо из рядов амфитеатра на манеж вываливалась грузная фигура неизвест­ного в черной маске (мастер спорта C. Караван), пожелавшего принять участие в чемпионате.

Короткие  схватки борцов-спортсменов перемежались цирковыми номерами и своеобразным спортивным дивертисментaм.

Авторы спектакля решили подарить зрителю театрализованный праздник. Не злоупотребляя неуместными е цирке истоpическими тонкостями, постановщик показал зрителям самые разные жанры цирковой атлетики: тут был и пример боксирования в стиле конца прошлого века, н троекратное толкание рекордного сто лет назад веса, и состязание по под­нятию гирь, и завязывание узлом сталь­ных гвоздей. Цирковые номера, вобрав a себя все режиссерские находки (и да­же использовав отдeльные неудачи), засверкали яркими красками. Артисты, зараженные стихией старого цирка, охотно шли На непосредственны й контакт c публикой, на контакт, всегда бывший чудесной выразительной возможностью циркового искусства. Вечер Ленинградского цирка принес c собой полузабытое обаяние простодушного праздника на манеже, воскресил балаганную жизнерадостность цирка, показав скрытые в нем возмож­ности, его нереализованные богатства.

Кульминацией спектакля стало выступ­ление силового жонглера Валентина Ди­куля, специально приглашенного на этот вечер в Ленинград, чтобы увенчать своим номером первое отделение праздника. Валентин Дикуль стал центральной фигу­рой юбилейного представления. Его номер должен был символизировать родство цирка и спорта, торжественно провозглашенное авторами вечера как основная идея спектакля.

Родство цирка и спорта... Вещь это бесспорная и доказательств как будто не требующая. Напротив, довольно распространено мнение o том, что цирк — тот же спорт, только без рекордов. Валентин Дикуль — своеобразный ре­кордсмен: его «спортивный» результат возрастает от представления к пред­ставлению. Казалось бы, трудно было отыскать более подходящую фигуру для осуществления замысла A. Сонина)

Но вот что отметил даже самы й неискушенный зритель: выступление Дикуля захватывает, a появление на манеже спортсмена-штангиста оставляет зал равнодушным.

Секрета здесь нет. Валентин Дикуль артист. Силовой жонглер демонстри­рует не собственно мышечную силу, не напряжение рекордсмена, Дикуль образным языком цирка утверждает: для человека нет Невозможного. Не рекорд, неизбежность рекорда — сверхзадача номера Валентина Дикуля. Соединение цирка и спорта в поста­новке Сонина дало поразительный, неожиданный результат. C невиданной прежде наглядностью, может быть вне во­ли режиссера и сценариста, спектакль убедительнее любого теоретического ис­следования доказал образную природу цирка, его принципиальное отличие от спорта.

Режиссер поставил перед собой задачу: показать родство спорта и цирка, воскресив борьбу на арене. Но цирковая борьба во все времена была меньше все­го борьбой спортивной. Вспомним, лучшие ее образцы, при всей кажущейся грубости и жестокой подлинности, были виртуозно разыгранными спектаклями, где каждый персонаж знал свое место в общем зале и да конца оставался в образа.

На фото.  B роли Черной маски мастер спорта C. КАРАВАН.

Поэтому замечательные ленин­градские борцы чувствовали себя на манеже скованно, не знали, что им делать, как вести себя на параде, что демонстрировать в схватках. Довольно однообраз­ная (что греха таить) французская борь­ба в исполнении семи пар атлетов, раз­бавленная великолепными, тщательно подобранными номерами цирка, прини­малась как что-то чуждое искусству цирка, не вызывала подлинного азарта. И если выступления пeрвых двух пар борцов еще сопровождались подбадривающими криками, то вскоре выкрики смолкли: публика «не болела» ни за кого из участников чемпиoната.

Да и как мы, зрители, могли бы узнать за время недолгих схваток на ковре ин­дивидуальность каждого борца? Для нас они были лишь по-разному одеты. И от­того самой зaпоминающейся фигурой чемпионата стал борец в черной маске.

Появление Маски — один из самых удачных моментов в сценарии A. Сонина и A. Жукова. Подчеркиваю: в сценарии. A в спектакле?. Фигура эта, конечно, привлекала внимание зрителей. Борьба вернула себе свою прежнюю заразительность. На наших глазах завязывалась интрига, демонстрация спортивных прие­мов обещала превратиться в настоящий цирковой спектакль. Публика в нетер­пении ждала развязки. Однако задуманная сценаристами грубая самонадеянность Черной Маски не была раскрыта испол­нителем этой роли. Именно своей актер­ской беспомощностью персонаж возбу­дил нелюбовь зрителя. По требованию публики борец в маске был признан побежденным. Но удалили c манежа Черную Маску — и сразу некого стало любить и не на кого стало сердиться.

Дядя Ваня, покоривший в самом на­чале зал, в отличие от своего знамени­того прототипа, не сумел вступить c пуб­ликой в живой заразительный диалог и оказался лишним рядом c современными спортсменами. Борьба все больше и больше носила характер показательных вы­ступлений.

Алексей Сонин давно тяготеет к сти­лизации старого цирка. Бесспорной удачей режиссера на этом пути был Спектакль «Самый радостный день» (по мо­тивам чеховской «Каштанки»). B новой постановке искусственное соединение двух видов зрелищ, дала весьма интересный результат. Главной здесь стала мысль: цирк — это подлинное искусство. И эта мысль последовательно дока­зана всем спектаклем.

И. ДУГИНА

Журнал Советская эстрада и цирк. Апрель 1986 г.

оставить коментрарий