В цирке и на эстраде

Было это более тридцати лет назад. На Невском проспекте в Аничковом дворце помещался тогда Ленин­градский институт сценических искусств. По длинней­шему коридору этого здания стремительно носились или прогуливались многие впоследствии знаменитые деятели театра и кино: Н. Симонов, О. Казико, В. Полицеймако, В. Меркурьев,  Ю. Толубеев, И. Савченко.

На фото. Борис Петрович Чирков

Постоянно толпились студенты и в комнате отдыха. В ней всегда было шумно и весело. Здесь находился твор­ческий клуб будущих артистов. Одни демонстрировали свои актерские выдумки, другие были просто зрителями. Перекрывая шум, Кистов громко читал товарищам герои­ческий монолог. Его сменял А. Менакер, наигрывавший на пианино новую мелодию. Потом из дверей комнаты выле­тали взрывы хохота и неслись по всему зданию. Это Н. Чер­касов, П. Березов и Г. Гуревич танцевали немыслимый танец, пародируя всемирно известных в то время киноакте­ров Пата, Паташома и Чарли Чаплина. Вначале Черкасов просто показывал походку несклад­ного верзилы Пата, потом к его движениям прибавил свою собственную выдумку — выкидывал ноги выше головы, нежно обхватывал себя длинными руками так, что они сходились у него на спине. Казалось, что это обнимаются два человека. Как-то он взял за руку невысокого Гуревича, и тот сразу включился в игру. И вот уже Пат вместе с Паташоном ходили по комнате, заговорщически поглядывали друг на друга и раскланивались с друзьями-студентами. На другой день к этим прогуливающимся «иностранцам» семенящей походкой Чарли Чаплина подо­шел Березов. Оказалось, что эта троица прекрасно уживается вместе. Они один перед другим изощрялись в им­провизированных плясках. Конечно, в таких танцах было больше собственной изобретательности, чем настоящих танцевальных движений, но это-то и делало состязания смешными   и   увлекательными.

Постепенно отбирались и отделывались трюки. Все удачное закреплялось, невыразительное отбрасывалось и заменялось новым. Так сложилась композиция сценки — совместные сольные выступления и заключительные общие па, после которых исполнители убегали в коридор. Я был приземистее и плотнее Гуревича и, вероятно, больше походил на Паташона, поэтому мне вскоре при­шлось стать партнером «Пата» и «Чаплина». Однажды руководитель «Свободного театра» случайно увидел нашу шутку. Он пригласил нас выступать в эстрад­ных представлениях. Мне почему-то не запомнился момент выхода на сцену. Но зато перед глазами стоит отчетливо картина: потные и растерянные от выпавшего на нашу долю успеха, стоим мы за кулисами и пытаемся разобраться в том, что же случилось с нами в этот вечер. Мы выступали в настоящем театре и не перед своими друзьями — студентами, а перед неизвестными нам зри­телями. И они, эти незнакомые нам люди, смеялись, глядя на наш танец, потом весело хлопали в ладоши. Значит, мы им   понравились. Теперь мы стали уже артистами, а не студентами, и то, что мы делали на сцене, было уже не самодеятельностью, а   профессиональной   работой. Так и пошло с того вечера. Мы еще несколько раз от­плясывали свою шутку в «Свободном театре». Нас стали приглашать в большие кинотеатры. В те годы перед пока­зом фильмов устраивались короткие выступления артистов. Потом мы участвовали в больших концертных программах, в которых были заняты популярные артисты.

Это было давно. Можно поэтому уже говорить не сму­щаясь и не боясь, что тебя объявят хвастуном, — наш но­мер публике нравился. Нравился своим задором, необыч­ностью, молодостью, своим стремительным темпом. Но зато нас не любили аккомпаниаторы. Они считали для себя тяжелой работой играть для нашего выступления. Мы   находились   на   сцене  три   минуты,   но   они   отнимали у пианистов больше сил и энергии, чем весь остальной концерт. Я помню, как огорчился Корин, видя, что ему придется   играть   для   нас. Ну и мы, молодые, полные сил, хорошо тренированные люди, уходили за кулисы, обливаясь потом и тяжело дыша. В эти три минуты мы выкладывали весь свой запас вооду­шевления, увлечения и азарта. Стоило прозвучать первым аккордам немудреного нашего аккомпанемента, как у моих партнеров загорались глаза, и мы стремглав вы­бегали на сцену и самоотверженно предавались быстро­му   ритму   кашей   шутки. Но надо сказать, что и зрители, увлеченные темпом нашего представления, так же шумно и весело реагировали и на смешную имитацию Чаплина Березовым и особенно на удивительную подвижность Черкасова. Мы танцевали много и у себя в Ленинграде, и в Москве, и в Киеве. И все-таки это считалось нашей дополнительной работой, так как основное время и силы отдавались теат­ру, где у каждого из нас были разнообразные и интересные   роли.

Эстрада являлась для нас своеобразной разрядкой, озорной творческой переменой, во время которой мы и отдыхали и заряжались новым запалом на новый театраль­ный труд. Это были встречи с самыми различными слоями зрителей. Путешествия по многочисленным, непривычным аудиториям как бы крепче связывали нас с теми, для кото­рых мы  трудились,  кому  предназначали свое  творчество. Где только не доводилось нам выступать со своим номе­ром — и на подмостках мюзик-холлов, и на аренах цирков, и на сцене оперного театра в Ленинграде, и на эстрадных площадках. Не могу припомнить, был ли это 1929 или какой-то рядом стоящий с ним год, — нас пригласили тан­цевать на поле только что открывшегося тогда, по тем временам колоссального стадиона «Динамо» в Москве. Три объединенных духовых оркестра играли какой-то быст­рый марш, и мы тропою футболистов выбежали на пло­щадку из деревянных щитов, которая была сооружена посредине футбольного поля. Во время нашего выступле­ния над стадионом волнами перекатывался шум, словно гремел среди ясного летнего вечера гром, — это смеялись и хлопали нам переполненные трибуны. Пришлось нам плясать и в Нескучном саду. Зрители си­дели прямо на траве, на лужайке, гармонист играл какие-то частушки, а мы, выскочив из-за ближайшего куста, исполняли свой номер прямо на посыпанной желтым пес­ком дорожке сада. И право же, зрители хлопали нам с таким же жаром, как если бы смотрели нас где-нибудь в концертном зале.

На фото. Б. Чирков (Паташон),   Н. Черкасов (Пат) и П. Березов (Чарли Чаплин)

Мы танцевали в Ленинградском саду отдыха, где на одном из концертов присутствовал Алексей Максимович Горький. Мы выступали в зале филармонии для нескольких сотен иностранных туристов, впервые приехавших в Советский Союз с такой массовой экскурсией на пароходе «Кап-Полонио». Концерт для них был составлен из самых удачных номеров московской и ленинградской эстрады. Вел его Н. Державин, искусствовед и филолог, и первые и одни из самых горячих аплодисментов были заслужены им, когда он объявил начало представления и приветствовал зарубеж­ных гостей на тринадцати языках! Нам хлопали также много и громко. Под конец вызо­вов к эстраде подскочил какой-то толстый человек, выта­щил из кармана пиджака бумажник, кинул его нам под ноги и, ожесточенно жестикулируя, настойчиво предлагал взять его как вознаграждение за полученное им удоволь­ствие. Пришлось Державину выйти на сцену и на одном из тринадцати языков поблагодарить от нас не в меру го­рячего зрителя и убедить его забрать обратно свои деньги.

Три десятка лет прошло с тех пор, как прекратили мы плясать свой пародийный танец. Много ролей подготов­лено и сыграно каждым из нас за эти годы. Были крупные удачи, случались и провалы, но, право же, в душе и у меня и у моих товарищей живы и дороги воспоминания о нашей шутке, которая и познакомила нас со множеством зрите­лей, и дала возможность поработать на самых разных сце­нических площадках рядом со многими чудесными масте­рами театра, цирка, эстрады и кино.

БОРИС ЧИРКОВ, народный артист СССР

Журнал Советский цирк. Июль 1963 г.

оставить комментарий