Все будет хорошо, старик!
Я до сих пор не могу прийти в себя. Не могу забыть глаз Лады, таких страдающих, почти человечьих. Я лежу на своей чистой подстилке в теплой комнате, но меня трясет, как в мороз... И чтобы хоть немного успокоиться, я вспоминаю все с самого начала.
Я молод. Мне третий год. Конечно, я уже достаточно сознателен, но все же часто чувствую, что мудрости мне еще ого-го как не хватает. Говорят, что моя мать была очень мудрой особой, а ведь наследственность не последнее дело. Мать я совершенно не помню (помню только ее тепло, ее запах) меня купили (а если хотите, продали), когда мне было всего две недели и три дня. Мне повезло. Меня купила моя Хозяйка, и мы с ней сразу полюбили друг друга. А это не часто бывает. Это редкость, если хотите, чтобы собака не мучалась с хозяевами. Мы ведь совершенно разных пород — люди и собаки...
Детство мое можно назвать счастливым. Если хотите, очень счастливым. Меня баловали, ласкали, хотя Хозяйка и требовала от меня повиновения и порядка. Но я очень быстро усвоил, что можно и чего нельзя. А главное — что нужно! Больше всего я не люблю кошек (вот противность-то, одни когти чего стоят!) и людей, которые не любят собак. Больше всего люблю, когда меня понимают, а я понимаю, чего от меня хотят. Особенно это важно для меня с тех пор, как я начал работать. Работаю я в цирке. Как это славно — мы артисты цирка! Каждый вечер у нас праздник. А в воскресенье даже три. Музыка, яркий свет, смех публики, аплодисменты...
Работа у меня не трудная. Я -— танцую. То есть это только так называется. На самом деле я просто ловлю свой хвост. По-моему, самое интересное в жизни — это мой хвост. Гоняться за ним — одно удовольствие. Я гоняюсь за ним целыми днями (не считая выступлений) и ни разу не поймал.
Я верчусь, как белка в колесе (она выступает со мной в одном номере), у меня темнеет в глазах, я задыхаюсь, но... результата нет. Хвост все время буквально в сантиметре от моего носа. Кажется, вот-вот.., еще чуть-чуть... Ах, если бы я только мог добраться до своего хвоста, я не знаю, что бы я сделал! Наверное, откусил бы его! Особенно весело ловить хвост под музыку, когда моя Хозяйка, нарядная и красивая, щелкает кнутиком, который еще ни разу меня не коснулся, и громко говорит:
— Алле гоп! Вальс... Галоп...
Музыка медленная — и я не тороплюсь. Музыка становится быстрее, и я кружусь все быстрее. В публике смеются и взрослые и дети — все дружно аплодируют мне. Кто-то раз даже крикнул:
— Во дает животное!
И, если хотите, я сам от всего этого получаю удовольствие. Хозяйка обо мне говорит:
— У Мальчика врожденный талант. Он ритмичен и музыкален. И главное — терпелив...
Кому не будет приятно услышать о себе такое? Единственное, что меня раздражает, это мое имя. Мальчик! Что за чушь! Не вечно же я буду мальчиком?! Впрочем, Мальчик — официально. Это идиотское имя мхе дала хозяйка моей матери. Дело в том, что кроме меня родились еще три девчонки. Ну, и вы сами понимаете... А вообще-то моя Хозяйка зовет меня Малыш, это как-то симпатичнее и вполне меня устраивает.
Мы живем с Хозяйкой вдвоем. У нас хорошенькая, уютная однокомнатная квартирке. Правда далековато. От цирка, я имею в виду. Сначала мы жили втроем. Добрая белая лайка Люси умерла этой осенью. Она была уже очень старая и давно не работали на арене. Кстати, она знала мою мать... Без Люси у нас стало пусто, но Хозяйка решила не брать в дом других собак. Как говорит Хозяйка, они в коллективе организованней, — их ведь больше десяти. Даже белку с клеткой оставили в цирке. Возить ее каждый день на представление — хлопот не оберешься. А я — маленький, домашний, со мной удобно. Мы даже в трамвае ездим — и ничего. Хозяйка только поглубже запахивает шубку и шепчет:
— Малыш, тихо...
На улице я сразу высовываю нос — я люблю свежий воздух. Потом из шубы Хозяйки потихонечку показывается моя голова. Я смотрю на прохожих, на автомобили, на дома... Мне все очень интересно, все нравится — ведь я городской житель! По вечерам мы с Хозяйкой смотрим телевизор. Наш номер всегда в первом отделении, поэтому мы рано освобождаемся. Со всех сторон слышу, что по телевидению плохие передачи. Странно, но мне они нравятся, хотя животных, особенно собак, показывают очень редко. Как будто, кроме Мухтара, и собак на свете нет. А один раз я даже самого себя видел. Только очень уж мало показали. Кружусь — и все, даже лица не разобрать. Почти ничего не разглядел. Но, если хотите, так кружиться не многие умеют! И вот недавно я почувствовал, что в нашей жизни что-то меняется. Если хотите — даже ломается. Что-то в нашей уютной квартирке переменилось. Хозяйка стала какая-то нервная, чужая. И стал к нам часто приходить один человек. И этот человек не любил собак. Он сказал:
— Больших собак я люблю, а маленьких... — и он поморщился.
Не верьте людям, которые так говорят. Они не любят ни больших собак, ни маленьких. Но перед Хозяйкой этот человек делал вид, что любит. Я это сразу понял, а она — нет. И цирк он не любит, хотя постоянно расхаживает, как свой, за кулисами. Если хотите, его все наши собаки невзлюбили. Даже Лада. Она у нас главная. Мы все ее побаиваемся. Она церемониться не любит, чуть что, может и куснуть до крови. Правда, исключительно за дело. Она строгая, но справедлива так же, как Хозяйка. Однажды дома Хозяйка вышла в кухню, а я лежал на полу у дверей в комнату. Днем я люблю лежать так, чтобы мне прямо в глаза било солнце. Закроешь глаза, дремлешь и мечтаешь: вроде ты — маленький, маме рядом, все спокойно... А вечером я люблю лежать в темном месте — электрический свет меня раздражает. Вообще-то я имею право лежать где угодно, лишь бы не на постели и не на кресле, но я и сам не люблю на мягком.
И вот этот человек пошел за Хозяйкой в кухню. И когда проходил мимо меня, взял и ударил меня ботинком. Огромным черным ботинком. Больно. Очень больно. Господи, и за что? И как можно? Такой большой — такого маленького, безобидного?! И потом, я же лежал! А люди ведь сами говорят: «Лежачего не бьют». А я даже не пискнул, чтобы не огорчать Хозяйку, — она сразу понимает, когда я жалуюсь. Потом мы все сидели в комнате, пили кофе (я не пил, конечно), и Хозяйка была такая грустная, что я решил развеселить ее хоть немного. Начал ловить свой хвост, кручусь, подпрыгиваю, хохочу. А Хозяйка даже не улыбнулась.
— Господи... Не до танцев, малыш... Иди ко мне...
Взяла меня на руки, гладит. А я смотрю ей в глаза и прошу: «Выгони ты его... Так хорошо было без него.,.» Ах, как трудно, когда не все понимаешь, И все-таки я понял главное — этот человек хотел увести Хозяйку из цирка. Он сказал:
— Выбирай, или цирк, или я...
Глупый, он не знал, что Хозяйка любила цирк даже больше, чем я, Ведь это она привела меня в цирк и научила его любить. Вы не подумайте, что я вообще что-то лично имел против этого человека, хотя я несколько дней еле танцевал после его удара. Нет, нет и еще раз нет! Ну мало ли кто мне лично нравится и кто не нравится... В цирке у нас есть прекрасный парень — Сережа (кстати, наш сосед по дому), работает иа воздушной ракете, никакого прямого отношения к животным, а какой веселый, какой внимательный: всегда нагнется, погладит, Так ласково, да еще прибавит:
—Ну, как жизнь, старик?... Так ты за меня лизни ей нежно руку, договорились?..
А я переворачиваюсь на спину и, лизнув руку ему, радостно повизгиваю. Сережа мне нравится. Да мало ли на свете хороших людей! А поэтому и надо во всем этом разобраться. «Кто ударил раз, обязательно ударит еще». Так говорила старая Люси. А уж ей-то можно верить, она знала все и всех, даже мою мать. Так и случилось. После выступления мы все кланялись. Нас всегда вызывают несколько; раз. Лада выходит степенно, за ней появляются все собаки, а я вылетаю как сумасшедший, мотаю головой и даже кувыркаюсь. Публике это нравится Лада так же степенно уходит за кулисы, все собаки за ней, а я все кувыркаюсь, не хочу уходить, и меня насильно уносят на руках. Это такая игра, так мы всегда играем с Хозяйкой.
На этот раз меня унес за кулисы один парень из униформы, Вася, страшный собачник. За занавесом он спустил меня на пол. После ослепительно яркой арены всегда кажется темно, Я мечусь из стороны в сторону, никак не найду Хозяйку, сами знаете, сколько запахов в цирке. Но я ведь, повторяю, безобидный, мне разрешают ходить всюду, я со всеми в дружбе, меня в цирке все знают. И тут я вижу золотые туфельки Хозяйки и рядом — знакомые черные ботинки. И вдруг один ботинок размахнулся, я пискнул, и... И тут я уж больше ничего не помню... Очнулся я весь перевязанный в нашем зверином медпункте. Противно пахнет больницей и уколами, И кто-то рядом стонет. Я повернул голову на стоны — Лада смотрит на меня, она вся в крови, и в глазах ее слезы. И я все понимаю. Она, если хотите, спасла меня. Она услышала мой писк, и черный ботинок меня только задел. Вся сила удара досталась Ладе... Домой вез меня Сережа (Хозяйка осталась с Ладой) и шептал мне всю дорогу:
— Не унывай, старик, все будет хорошо... Этот проходимец долго будет меня помнить...
И мне кажется, я все понимаю, о чем он говорит. Я бы все это рассказал Хозяйке, да думаю, что она и без меня тоже все понимает. Человек этот больше у нас не бывает. Хозяйка вечерами лежит на тахте и курит (терпеть не могу табачный дым!), а я, все еще весь перевязанный, одиноко смотрю телевизор. Или перс-дачи стали хуже, или одному их смотреть скучнее, а может — без работы тоскую. Пока я и Лада на бюллетене, наш номер выпал из программы, потому что, если хотите, а общем-то на нас с ней все и держится. Только бы поправилась Лада. Вот покручусь тогда от радости! Сегодня со мной уже второй раз смотрел телевизор Сережа. Он сказал мне:
— Терпение, старик! Я же сказал, все будет хорошо!
Я и сам замечаю, что становлюсь терпеливым. Нам терпение необходимо, мы ведь из цирка. И мне, если хотите, уже третий год...
Журнал Советский цирк. Январь 1968 г.
оставить комментарий