Выступают Хазовы

Их четверо: Антонина Хазова, Надежда Ивакина, Нина Стрекалова, Алла Фильчаева. Но это на земле их четверо. А под куполом на трапеции они — одно. В программе это обозначается так: «Воздушные гим­настки. Руководитель А. Хазова».

Синхронность — слово из технического лексикона. То, что им обозначается — точнейшее совпадение во времени, — доступно лишь механизму. У этих, у четырех, тоже синхрон­ность. Только особая. Живая. Одушевленная. Одухотворенная. Впервые я увидела их в воскресенье, на четырехчасовом представлении, самом трудном и самом невыигрышном. Уже выступили раз — значит, устали. А впереди еще один спек­такль: значит, надо экономить силы. Вся программа шла как-то вполголоса. Сквозь щели в брезентовом куполе пробивался дневной свет — трезвый, прозаичный. Словом, неизменное обаяние манежа скорее подразумевалось.

Вы уже, наверное, догадываетесь, что сейчас будет ска­зано: а появились эти гимнастки, и все чудесным образом изменилось. И я действительно так напишу. Потому что так на самом деле и было. Они еще только забирались наверх, ловко переступая каб­лучками по перепонкам веревочных лесенок; они еще только устраивались на блестящей перекладине трапеции и делали самые первые, словно бы пробные движения. А зритель уже встрепенулся, охваченный  радостным предчувствием... Я все думаю, все стараюсь понять: в чем же, если искать конкретные формулы, особая прелесть этого номера?

В чем его   очарование? И мне трудно удержаться и не начать с того, что все чет­веро очень красивы. Это обстоятельство не принято отмечать в рецензиях. И вполне понятно, почему не принято: отмечается то, в чем есть хоть какая-то личная заслуга артиста, а красота, как известно, заслугой не является и не за заслуги выдается. Но я не рецензент, я зритель. А зритель потому так и называется, что он смотрит. Настаивать же, чтобы он смотрел и не видел красоты, не поддавался ее воздействию, — значит требовать от   зрителя   невозможного. Речь к тому же об особенной красоте. Не о складе лица и фигуры (хотя, видит бог, от этого тоже никуда не денешь­ся). Речь об артистическом воодушевлении, о праздничной приподнятости, об изнутри идущем ярком свете, без которых самые правильные черты — никому не на радость.

Реальность иллюзии

Может быть, такая ассоциация вовсе и не правомерна, но меня номер, которым руководит Антонина Хазова, все время заставлял вспоминать о балете. Пластика отдельных движений и в самом деле сродни хореографической; но дело не только в этом. С балетом созвучна сама лирическая стихия номера. Грация, скрывающая силу; женственность, заслоняющая от­вагу; очарование, которое как бы скрадывает жестковатые технические контуры, — к этому приучил нас именно балет. А вкус и безупречное чувство меры, с которыми номер задуман и исполняется, — это уже привилегия любого настоя­щего искусства. Смотришь, и  кажется — именно так все и должно быть, и никак по-другому: и композиция, и костюмы, и очертания повисшего под куполом снаряда, и свет, и музы­ка... И даже эти туфельки на каблучках — мелочь же сущая, но и они просто чудо как к месту: в стиле, в характере, в на­строении...

Уже несколько раз видела я этот номер, уже было хорошо знакомо чувство романтической окрыленности, властно охва­тывающее даже нас, зрителей, недвижно сидящих на не слиш­ком-то комфортабельных скамейках шапито... Я попросила у гимнасток разрешения, когда они выступят, прийти к ним за кулисы — познакомиться, поговорить.

— Только не сразу. Мы немного отдышимся после рабо­ты, — сказали они.

А если бы не сказали — и в голову не пришло бы вспом­нить, что недаром они называют свое искусство работой и что работа эта и тяжела, и опасна, и требует огромного напряже­ния. Заблуждение, старое, как сам цирк: в его основе, навер­ное, немало зрительского эгоизма. Но главное, что рождает иллюзию, когда смотришь номер Хазовых, — изящество и непринужденность, спутники подлин­ного мастерства.
 

Д. АКИВИС

Журнал Советский цирк. Ноябрь 1965 г.

оставить комментарий