По пятам за Поддубным
Мне было пятнадцать лет, когда я сбежал из pодного Нижнего Новгорода в Казань. Татарская столица произвела на меня впечатление сказочного города. Начитавшись книг, я поднимался на башню цаpицы Сумбеки и, глядя вниз, думал: «Вот отсюда она бросилась... Вот стены, под котоpые вел подкоп Ивaн Гpозный... Здесь сражался наездник Епанча...»
Дoлго стоял я на башне, задумавшись и любyясь Казанью. Под яркими лучами заходившего солнца она былa величественно красива. И вдруг крик:
— Иван Поддубный борется c четырьмя!
Я вздрогнул. забилось, заволновалось сердце: «Как?
Один против четырех?»
Сломя голову я сбежал c лeстницы.
— Мальчик, дай афишу!
Босоногий разносчик, презрительно взглянув на меня,
помчался дальше, выкрикивaя слона рекламы. Я за ним. Догнав, схватил за шиворот.
— Дай афишу! Слышишь, дай!
Разносчик упорствовал.
Мы были одного роста.
Я его схватил и начал трясти.
— Дашь?!
Несколько человек, остановившись, c любопытством наблюдали за нами.
Убедившись, что я сильнее, мальчишка заныл:
— Пусти...
— Дай! — повторил я.
— На, на, бери!
И вот маленькая афиша в моих руках.
A мальчишка, убегая, кричит так же звонко:
— Иван Подду6ный! Поддубный борется c четырьмя!
Возле цирка Федосеевского бушует толпа. Каждому хочется получить билет. Огромная афиша сообщает: «Поддубный борется против четырех борцов: Матюшенко, Горца, Семипапия и Петрова».
Вот и я обладатель билета. Вместе c толпой попадаю в ярко освещенный цирк.
Началось обычное представление. Kрасивых дрессировaнных лошaдей выводил итальянец Нони Бедини. затем вы шли клоуны братья Костанди, размалеванные, c большими носами. запомнился еще замечательный трюк под куполом цирка: Павел Федосеевский, стоя вниз головой на трапеции, играл на мандолине веселые Песни.
Разинув pот от удивления, я смотрел c галерки на этого смельчака. Вот-вот упадет. Ведь это игра c жизнью! Одно неверное движение — и человека нет... Номер шел без всяких предохранительных сеток. Для меня это было непостижимо.
«Зачем же ему рисковать?» — замирая от страха и дрожа за жизнь смельчака, думал я.
Наконец — борьба!
На арену вышел гигант с огромными рыжими усами. Весь цирк огласился радостным криком. Многие вскочили. Отбивая ладони, кричали:
— Бра-во-o Подду6ному! Бра-a-во-o!
На меня Поддубный произвел огромное впечатление. Рядом с ним стоял его противник Горец. У него могучая широкая грудь и грозные бицепсы, a все же возле Поддубного он оказался жалким подростком.
Борьба шла поясная, она называлась «русско-швейцaрской».
Ловкий и сильный Борец продержался против Поддубного всего три минуты.
Борьба c Матюшенко развернулась во второй схватке. Потребовалось четыре минуты для того, чтобы неуклюжий Матюшенко был придавлен к ковру. Лежа, он еще старался вывернуться из железныx рук победителя. Тщетные старания...
B третьей паре был молниеносно брошен на ковер итальянец Семипапий.
В четвертой схватке противник оказался сильный болгарин Петров. Но и эта борьба была недолгой.
Публика устроила овацию усатому Максимычу, подхватила его На руки и с криком «ура!» стала качать. Цирк содрогался от аплодисментов.
Толпа вынeсла меня на улицу. Но я не уходил — ждал Поддуобиого. Он появился в сопровождении огромного Янковского и только что начинавшего тогда выступать казанского борца Банникова.
Плечи Поддубного и Янковскогo поражали шириной и какой-то почти нечеловеческой мощью.
Банников был уже в плечах и ниже.
Все они казались мне былинными богатырями со знаменитой картины Васнецова.
Завороженный, я шел за ними по пятам. Недалеко от цирка, подле городского сада, называемого в Казани «Черным озером», борцы остановились. Поддубный повернулся ко мне лицом. Я затаил дыхание. Огpомными глазами он пробежал по моей фигуре.
Домой идти не хотелось. Я долго бродил по улицам ночного города. Мне не давала покоя слышанная в цирке фраза: «Максимыч-то нашенский, из мужиков». Я тогда ничего не знал o нем и; пытаясь вообpaзить его биографию, рисовал ее похожей на свою. Вспоминалась родная деревушка Кокшарово Нижегородского уезда, покpытые соломой избы, робко выглядывающие из-за ветел и черемух, речка Дупленка, зеленые горы.
Я вспомнил, как десятилетним мальчишкой сгибался под тяжестью ведер. Деревянное коромысло терло шею, рвало кожу, врезалось в тело. Нужно было поливать огурцы, капусту, морковь... A гряд больше двадцати. Сколько раз бывало сходишь на Дупленку! A она далеко, с версту будет. Отдохнешь и снова сгибаешься под тяжестью
ведер. А к вечеру мачеха заставляет стирать детские пеленки. Итак до ночи. Бабы вздыхали:
-- Была бы мать! Не дала бы мучить! Умильной мой... Как тяжело-то, поди...
Эти слова вышибали из моих глаз слезы. А сверстники гуляют, трещат как воробьи, бегают, играют.
— Поди-ка, доля какая выпала! — глядя на меня, вздыхали люди.
Вспомнилась и другая картина, еще более жестокая. Петруха Сапогов гнался за мной с кнутом и приговаривал:
— Я тебе дам, сопливый черт, будешь знать, как палить деревню, костер разводить, картошку печь! На-a-a!
Я бежал, как затравленный.
A наутро мальчишки дразнили язвительно:
— 3ажигатель молодой, ведет козу за собой...
Вблизи никого... Я набрасывался на обидчиков со сжатыми кулаками. злость придавала силы. Я избивал и более старших и более сильных. A за эта опять пороли. Корежась от боли, я забирался на печь, отлеживался. Дотронуться до тела было нельзя. Незаметно выскальзывал в дверь, бежал к милой бабушке, поднимал СВОЮ рубашку, показывал исполосованную спину. Бабушка качала головой, вздыхала и успокаивающе гладила мою голову. Становилась легче.
А мачеха уже искала меня. Кричал отец:
— Опять, негодный, лодыpя гоняешь!
В двенадцать лет он выстaвил меня за дверь:
— Вот бог, вот порог. Иди в люди, пробивай дорогу, барином приходи... A кормить больше не стану.
Я подался в Нижний. Попал в него под вечер. Кое-где зажигали фонари. Я ходил из магазина в магазин и спрашивал: «Не нужно ли мальчика?»
Толстопузые купцы улыбались, иногда спрашивали, Сколько мне лет, что ,умею делать.
На Большой Покровке под вывеской одного из магазинов висел золотой калач. Я остановился. Пахло сдобными булками, что заставляло сжиматься мой голодный желудок.
«Пойду, -- решил я, — будь что будет» .
3а прилавком y кассы стоял человек в поддевке. Переминаясь c ноги на ногу, я нерешительно подошел к нему и несмело проговорил:
— Мальчик вам не нужен?
Он посмотрел на меня большими воловьими глазами.
— А что умеешь делать?
— Я-то? Всё!
Его ЧУТЬ заметная улыбка приободрила мeня.
— Полы мыть, подметать, посуду чистить—всё... Воду Таскать..
— A пряники умеешь есть?
Приказчики засмеялись.
— Пряники? Что же, мудреного тут нет...
— Ну ладно, приходи утречком, — раскланиваясь C покупателем, сказал купец. —Мне как раз малец нужен.
Я пришел. Так началась моя самостоятельная жизнь.
И кем я в то время только не работал! И переплетчиком, и колбасником, и электриком...
Но вскоре все надоело, и я сбежал в Казань. Устроился помощником приказчика в колбасном магазине Когурова на Большой Проломной. Тут увлекся гирями и после yсиленных занятий в течение продолжительного времени стал, в конце концов, немного приподнимать от земли четыре связанные двухпудовки.
Одновременно я увлекся борьбой. B свободное время старался бороться c приказчиками и постепенно обрел некоторую сноровку и ловкость. B борьбе я обычно оказывался победителем. Был у нас лишь один, с которым я боялся схватываться,— мужик плечистый, c атлетической фигурой, по имени Семен. Он приподнимал от пола пять связанных двухпудовок одной рукой, тогда как я больше восьми пудов не мог оторвать от земли.
— Почему бы тебе не пойти в цирк? — иногда задавал я eмy вопрос. — Сделаться борцом?
Он c улыбкой отвечал:
— Убьют еще, костей не соберешь.
— А вон Банников, приказчик от Мочалова, в борцы ушел.
Мне Семен казался таким же силачом, как и Ванников. Но теперь, увидев Поддубного, я уже не мог восхищаться ими по-прежнему. Мечта стать таким, как Поддубный, овладела мной. Я еще упорнее стал тренироваться c гирями.
Иногда На празднике сабантуй боролся я c татарами. за каждого положенного борца получал приз — чаплажку или платок; иногда за победу давали сеpебряный гривенник. Однако эти победы давались нелегко: татары были опытными борцами.
Когда мне исполнилось семнадцать лет, я попал на родину, в Нижний Новгород, на знаменитую Макарьевскую ярмарку. Там снова увидел Поддубного.
Никогда цирк братьев Никитиных не видел еще такого скопления публики, задолго до представления все билеты были расхвачены.
В этот незабываемый для меня день, при огромном стечении народа, на арену вышли два соперника: рыжеватый Максимыч и, c закрученными черными усами, сверкающим пробором, иностранный чемпион Поль Абс.
Бoрцы схватились в русской борьбе — на поясах.
Толпа замерла, И вдруг, подняв гиганта C закрученными усами в воздух, Поддубный бросил его на ковер.
Крепко помятый Авс отказался продолжать борьбу и, прихрамывая, поплелся за кулисы.
Вспыхнули овации.
Галерка двинулась вниз, на манеж и, окружив Подду6ного тесным кольцом, ревела:
— Браво! Би-ис!
— Подду6ный — молодчина!
И, глядя на этого величaйшего борца, я понял: чтобы стать настоящим борцом, надо учиться! Без учебы ничего не выйдет.
И я решил ехать в Москву, но, вместо этого, попал в город Елабугу, на местную ярмарку. Хозяин балагана — Великанистов — предложил мне выступать у него. 3а мои выступления с гирями он платил мне по 40 копеек в день.
Однако мысль об учебе y настоящего знатока борьбы по-прежнему не оставляла меня.
Н. Турбас
Оставить комментарий