Алибек Кантемиров: "Я живу вторую жизнь."

Так уж получается, что о прошлом я вспоминаю больше всего во время зарубежных гастролей.

На манеже джигиты группы АЛИ-БЕКА КАНТЕМИРОВА

И при­чина тут простая: встречи. Часто они вызывают в душе картины давних-дав­них дней. Их немало было — веселых, забавных и грустных встреч за преде­лами Родины. Всех не упомнишь и не перечислишь. Но о трех из них сегодня хочется рассказать. Это случилось в Милане три года тому назад. В мою гримировочную, за кулисами цирка, робко вошла бедно одетая женщина. На лице ее было привычное выражение просительницы. Она долго смотрела на меня, потом сказала:

— Да, теперь я поверила афишам. Вы действительно Али-бек. Я пришла поздравить вас с триумфом. А меня вы узнаете?

Да, я тоже узнал ее. Когда-то эту женщину звали Галей Малиновской. Она была лучшей гротеск-наездницей России. Мы нередко выступали с ней в одном и том же цирке. Я обрадовался встрече, захотелось вместе вспомнить прошлое, наших общих друзей. Но она ушла так же неожиданно, как появилась.

— Где вы живете? — спросил я вдо­гонку.
— На улице Верди. Но вам нелегко будет найти меня. Я живу на самом чердаке, под крышей. Прощайте, Али-бек! — грустно улыбнулась нищая, чье имя в начале века гремело по всей Ев­ропе.

Вторая встреча произошла в Берли­не. Ко мне за кулисы пришел пожилой господин. Мы сразу узнали друг друга. Это был Лайнерт, прославленный мастер старого немецкого цирка. Его ат­тракцион «Человек-снаряд», с которым он гастролировал и в России, имел ко­лоссальный успех. И вот он передо мной, звезда мирового цирка. Разговорились. Я узнал, что он рабо­тает в западноберлинском Дворце спорта.

— Какой номер вы делаете теперь, господин Лайнерт?
— Теперь я швейцар, — тихо ответил собеседник.

И, наконец, третья встреча. На этот раз это не был человек, выброшенный за борт жизни и творчества. Нет, он продолжал цирковую работу — знаменитый немецкий артист Эрнст Шу. Когда-то его аттракцион «100 львов 100» был одним из самых популярных. И вот Ницца, зимний зоологический сад. Мои сыновья в свободный день пошли туда посмотреть зверей. В нескольких клет­ках сидели дрессированные шимпанзе. Перед ними остановились посетители — человек пять-шесть. И вдруг появился хозяин этих животных. Он проделал с обезьянами несколько трюков, а за­тем, ничуть не смущаясь, обошел с кружкой зрителей, собрав какую-то мелочь. И это был знаменитый Эрнст Шу! Хозяин зоосада из милости пустил на несколько зимних месяцев питом­цев Шу в теплые помещения. А обо всем остальном дрессировщик должен был заботиться сам. И вот таким спосо­бом он собирал средства на содержание животных.

Каждый раз, встречаясь с людьми моей юности, моей прежней цирковой жизни, я не могу отделаться от мысли, что до революции такая же судьба была уготована и мне, полуграмотному, бес­правному осетину. Впервые я вышел на арену 11 фев­раля 1907 года в Батуми. Хозяин цирка Иван Малюгин взял меня лишь потому, что я уже был известен как хороший скаковой наездник. И, главное, за меня ходатайствовал сам «Казбек-гора» (под этим именем выступал известный осе­тинский борец Темирбулат Канунов, весивший 214 кг.). Отказать человеку, делавшему большие сборы, Малюгин не смог.

Наша современная цирковая моло­дежь даже представления не имеет о положении дореволюционного артиста манежа. А ведь он полностью находил­ся в кабале у хозяина. Скажу только, что весь реквизит, костюмы (а для дрессировщика и животных) артист должен был приобретать и содержать на свои средства. Хозяин платил только жалованье, которое он сам же и уста­навливал. Да и платил в зависимости от сборов. Сколько раз меня надували, недоплачивая, а то и вовсе отказываясь платить. Помню, как долго пришлось мне судиться с антрепренером, некиим Вяльшиным, который не только не рас­считался со мной, но и не возвратил денег, взятых у меня взаймы.

Я с грустью думаю о всех невзгодах и обидах, которые выпали на долю моих коллег по старому, дореволю­ционному цирку, таких, например, как универсальный гимнаст, вольтижер, коверный и акробат Дмитрий Савелье­вич Стародубцев (сейчас он пенсионер, живет в Ростове). Мало того, что за гро­ши он должен был выступать пять-шесть раз за вечер на манеже в раз­личных жанрах. Он выполнял и обя­занности униформы (кстати, униформистом по совместительству и безвоз­мездно должен был быть почти каждый артист), бегал со всякого рода поруче­ниями хозяина, даже нянчил его де­тей. Как сейчас, вижу я этого славного паренька в стоптанных чувяках, холщо­вых штанах с десятикопеечным пояс­ком.

У меня сохранилась вырезка из одного петербургского журнала за 1903 год. В ней написано: «Лошади в цирке получают больше наездников. Бедный осетин Агубе Гудцов, вывезен­ный с Кавказа каким-то ловким антрепренером, не имеет ни седла, ни лошади. У него одна папаха, и поэтому он вечно остается «кавказским пленником» своего импрессарио...» Впоследствии великолепный наезд­ник Гудцов оказался за границей. Там его эксплуатировали на износ. В конце концов он ослеп и умер нищим в Англии.

Я ни на минуту не сомневаюсь, что, не будь Октября 1917 года, моя судьба была бы похожа на судьбу моего зем­ляка, как две капли воды — ведь и меня в разное время соблазняли «западны­ми благами». Разве что нищета и горе настигли бы меня не в Лондоне, а в ка­ком-либо другом месте земного шара. Впрочем, это могло бы случиться и в моем родном Владикавказе, опять-таки не будь Великого Октября. Ведь по­рядки у капиталистов одни — носят ли они цилиндры, папахи, шляпы или картузы.

Вот почему я считаю, что живу две жизни: тридцать пять лет и еще пол­века. Именно в эту вторую часть моей жизни мне удалось осуществить все то, о чем думалось раньше, что годами вы­нашивал в душе. Чуть ли не с первых своих шагов в цирке я мечтал создать невиданный еще нигде групповой конный аттракцион джигитов. Но сделать это не было тогда никакой возможности. Да и кому тогда было дело до творческих замыслов артиста манежа? Где и как хочешь готовь номер. На свой страх и риск. И только когда сможешь высту­пать — приходи. Посмотрим. Понравишься — заключим контракт. А не понра­вишься — пеняй на себя. Значит, на ветер ты сам выбросил и годы жизни, и все свои сбережения, и заветную мечту... Так было до революции.

Но вот в 1924 году, когда страна наша еще так нуждалась во многом, когда буквально каждая копейка была на учете, правительство России сказало мне: «Возьми, Али-бек, столько денег, сколько нужно для твоего аттракциона. Цирк сильных, ловких и смелых — это тоже хорошая пропаганда». И я подумал тогда: как же высоко поднялся цирковой артист в Советской стране, если он уже не зависит от мило­сти хозяина и государство считает его своим пропагандистом!

Не буду подробно рассказывать о раз­ных этапах в творчестве нашей группы, известной вот уже более сорока лет под названием «Джигиты Али-бек» и вобравшей в себя уже три поколения Кан-темировых. Скажу только, что каждый день из этих сорока лет был заполнен трудом и поисками. Это у нас родились такие рекордные трюки, как пролезание под животом скачущей лошади (мой сын Ирбек делает это с завязанными глазами), передний одиночный и двой­ной бланш под животом лошади, трое в стойке на одной лошади, конная пира­мида на нескольких лошадях, одновре­менно преодолевающих препятствия, и так далее. Скажу еще, что за это время в нашей группе выросли такие замеча­тельные мастера конного цирка, как М. Туганов, Т. Нутзаров, Ю. Мерденов и другие. За долгие годы у меня было больше ста пятидесяти учеников.

Не буду подробно рассказывать и о наших зарубежных гастролях, получивших высокую оценку у зрителей и прессы, об участии в фильмах, таких, например, как «Смелые люди», «Лично известен», «Атаман кодр», «Опасные тропы», «Джура»... Обо всем этом уже не раз писалось и говорилось, а повторять у нас на Кавказе не любят. Хочу только познакомить читателя с теми, кто сегодня входит в аттракцион «Джигиты Али-бек». Я уже рассказывал о себе и судьбе моих товарищей по дореволюционному цирку. Теперь сравнивайте и делайте выводы сами. Мой старший сын Хасан-бек, народный артист Северо-Осетинской АССР, имеет два диплома о высшем об­разовании — он окончил Институт физи­ческой культуры и театроведческий фа­культет ГИТИСа. Средний сын Ирбек, заслуженный артист РСФСР и Северо-Осетинской АССР, мастер спорта, пяти­кратный чемпион страны по конному спорту. Младший сын Мухтарбек, за­служенный артист Северо-Осетинской АССР, отличный спортсмен, человек, увлеченный поэзией, обладатель большой редкой библиотеки.

В этом году внучка Каджана отлично окончила десять классов (работа на манеже не помешала ей, как видите). Два внука еще учатся в школе. Два прекрас­ных молодых джигита из нашего кол­лектива — Алхас Карсанов и Юра Доцоев — не принадлежат к роду Кантемировых. Но для меня они, как и все другие ученики, — родные дети. Не могу не гордиться, что два моих старших сына — коммунисты, осталь­ные участники группы — комсомольцы и пионеры. Порой от посторонних людей прихо­дится слышать: какой ты везучий, Али-бек, какая у тебя дружная и счастливая семья! В этих случаях я отвечаю: не вижу тут ничего особенного. Просто дети мои и внуки получили все то, что было у меня отнято в юности. Да, о многом мечтал я до революции. Но мечты эти тогда не выходили за пре­делы манежа. Ведь для артиста цирка мир тогда был ограничен кругом диа­метром в тринадцать метров...

Сегодня мы, Кантемировы, и другие советские артисты живем не только своей работой. Как и все советские люди, мы живем интересами Родины. Ее радости — это наши радости, ее забо­ты — наши заботы, ее успехи и победы — наши успехи и победы. И на лю­бовь к нам мы отвечаем такой же любовью, вечной и неизменной. А лю­бовь Родины проявляется во всем — от самых повседневных, будничных дел до больших праздников. Все Кантемировы, кроме меня, не помнят и не знают, что такое тревога о завтрашних гастролях, заботы о поисках квартиры, о корме для животных или о костюмах — госу­дарство дает нам все.

— Ну что ж, — может сказать какой-нибудь скучный человек, — что же тут особенного? У нас все делается по плану. И твой аттракцион тоже входит в план.
— Хорошо, — отвечаю я таким лю­дям. — Допустим, что полное обеспече­ние артистов цирка — это какая-то там строчка в толстой плановой книге госу­дарства. Но скажите, в каком таком плане предусмотрены для циркового наездника почетное звание народного артиста и ордена? Кто и когда плани­рует ему заботу правительства? У меня бережно хранятся теплые поздравитель­ные строчки,   подписанные министром Е. А. Фурцевой, маршалом Советского Союза С. М. Буденным, генералом армии И. А. Плиевым... Нет, старого Али-бека можно убедить в чем угодно, только не в том, что сердечное внимание и любовь могут запла­нировать машины, пусть даже самые умные!

Мне восемьдесят пять лет. Но я еще и в глаза не видел пенсионной книжки. Каждый вечер я выхожу на манеж вме­сте со своими детьми, внуками, учениками. Я работаю. И я знаю, что наша жизнь не ограничена кругом в трина­дцать метров. Манеж — это только ча­стичка родной советской земли, на кото­рой мы утверждаем необоримую силу, душевную красоту, мужество — лучшие качества нашего человека. Вот почему хочется еще много лет выходить на ма­неж, на стадионы, ипподромы, чтобы нести людям улыбку и радость настоя­щего искусства. Нашего советского ис­кусства!
 

Журнал Советский цирк. Октябрь 1967 г.

оставить комментарий