Эстрада на улице

Коренные ленинградские старожилы, может быть, помнят, как ходили по дворам старого Петербурга музыканты, певцы, ак­робаты, шарманщики, человек-оркестр.

Сопровождаемые стайкой мальчишек, няньками с младенцами на руках, бродили они по дворам, на воротах которых не было соответственных запретительных надписей. Дрессированные медведи и их владельцы, показывающие нехитрые фо­кусы, давно выдворенные за пределы городских застав, продолжали выступать на окраинах вплоть до первой мировой войны:

«За заставой воет шарманка,
Водят мишку, пляшет цыганка,
На заплеванной мостовой...»
(А. АХМАТОВА. «Петербург в 1913 го­ду»)

Во время войны металлические раз­менные монеты заменили марками и бона­ми. Это заметно подорвало существова­ние уличной эстрады. Прежде пятак или гривенник, брошенный во двор из окна, падал к ногам выступавшего. Марки же планировали по воздуху, улетали на улицу. Многие перестали бросать деньги «на ве­тер» в буквальном смысле слова.

До последнего держались шарман­щики: доход им давала еще и продажа «счастья» — конвертиков с вложенными в них предсказаниями судьбы. Конвертики из длинного ящика вытаскивала обезьян­ка, попугай или белая мышь. В середине 1918 года неуверенность в завтрашнем дне подогрела потребность заглянуть в будущее. И тогда появилось множество гадалок, предсказателей. Конверты с предсказаниями расходились бойко.

Изгнал шарманщиков из города про­довольственный кризис. Рабочего пайка им не давали — относили к «буржуям», которым порцию хлеба нередко заменяли сушеными овощами. «Невмоготу стало, — жаловался один из петербургских шар­манщиков газетному репортеру, — ка­кие же мы буржуи? Попробуй-ка целый день тяжелый инструмент на плече по­таскать!..»

На смену уличным эстрадникам стали появляться солисты, хоры и даже малень­кие оркестры, составленные из оказав­шихся за бортом жизни представителей бывших имущих классов и безработных интеллигентов. Выступая во дворах, они поражали слушателей хорошим тоном своих инструментов и почти профес­сиональным исполнением популярных произведений, романсов. Многие из этих артистов окончили консерваторию, осталь­ные учились музыке дома. В одиночку приходили только мужчины. Один из них, обладатель превосходного баритона, оча­ровывал слушательниц романсами «Вер­нись ко мне» и «Отцвели уж давно хри­зантемы в саду». Женщины выступали только в составе хоров или в сопровож­дении оркестрика. Одна из таких одарен­ных певиц исполняла романс «Умирали розы, умирало счастье».

Слушатели весьма сочувственно отно­сились к исполнителям, щедро оделяя их деньгами и продуктами. Приглашали сно­ва прийти и попеть за приличное вознаграждение.

В местах большого скопления наро­да (рынки, толкучки) выступали музы­канты из числа военнопленных австрий­цев, ожидавших в Петрограде отправ­ки на родину. Но еще чаще играли они в трактирах и чайных, где, обходя столики, собирали обильную дань.

Но были и такие, кто пел не ради хлеба насущного, ради собственного уте­шения и удовольствия. На Аларчином мо­сту стоял военнопленный австриец с жи­вым гусем в руках и прекрасным тено­ром пел арию из «Лоэнгрина». Из его отрывочных объяснений следовало, что он был когда-то оперным певцом и, распе­вая с гусем в руках, чувствует себя Лоэнгрином с лебедем...

А на углу Невского и Лиговки обра­щал на себя внимание чистильщик сапог, певший цыганские романсы. Это был цыган Федя Колосов, бывший солист хора Шиш­кина. Оставшись без работы, он занялся чисткой сапог.

Без работы оказались вскоре многие артисты-эстрадники. Пооткрывавшиеся после Февральской революции бесчислен­ные кинематографы и театрики миниатюр стали к середине 1918 года стремитель­но закрываться. Только за лето 1918 года закрылось около ста подобных пред­приятий. На улице оказалось значитель­ное количество эстрадных исполнителей, в основном весьма посредственной квали­фикации: многие из них шли на эстра­ду исключительно ради легкого заработка.

Устроиться на работу в оставшиеся театры миниатюр или кинематографы да­же наиболее одаренным актерам не было никакой возможности. В «Современнике» («Павильон де Пари») гастролировали Корчагина-Александровская и Горин-Го- ряинов. Даже в маленьком кинотеатрике «Soleil» под «Пассажем» подрабатывали на жизнь такие знаменитости, как Давы­дов, Лерский, Морфесси, Хенкин и бале­рина Ваганова, за год до того покинув­шая государственную сцену. Поэтому часть оставшихся без работы эстрадников уехала на Украину. Остальные пополнили ряды дворовой эстрады.

В дополнение к вокалистам, хористам и музыкантам на улицах появились и поэ­ты-импровизаторы.

Один из них разместился на солнеч­ной стороне Невского, у подножия кон­ной группы Аничкова моста, и сразу при­влек к себе внимание публики и газет. «Ничего не поделаешь, — меланхолически отмечала одна из них, — с голодухи забренчишь на лире и перед толпой». Меж­ду тем люди внимательно изучали объяв­ление, установленное рядом со складным стулом, на котором восседал поэт — чело­век лет шестидесяти. Объявление гла­сило: «Сеанс импровизирования, письмен­ного и моментального (в 5—10 минут) исполнения предлагаемых тем поэзии и сатиры. Вознаграждение по усмотрению заказчика и достоинства разработки темы. От неприемлемой темы вправе отказаться. Прием заказов от газет и журналов на злободневные эпиграммы и юмористику. Разрешено комиссаром по делам печати 18 мая 1918 года за № 532».

Около поэта постоянно толпились лю­ди, останавливались прохожие. Иногда за­казывали темы. Но в основном заработ­ком пожилого поэта было составление эстрадных программ для артистов, еще существовавших кабаре и куплетов для малограмотных куплетистов, живших чу­жим умом. Часто наведывались репор­теры. Свое имя поэт тщательно скры­вал, мистифицируя наиболее надоедли­вых. Поэтому и появились разноречивые сведения о нем в различных газетах. От­носились к импровизатору газеты по-раз­ному. Некоторые, не отказывая ему в таланте, сожалели, что талант он отдал на потеху «толпы холодной». Другие огра­ничивались иронической констатацией факта появления «бродячей Клио». Поэт Милий Стремин посвятил своему улично­му коллеге восторженную статью «Про­давец Солнца». «Вы помните эту чудес­ную сказку о продавце Солнца, который стоит на мосту и ловит солнечные лучи, чтобы щедро наделить ими желающих? — писал М. Стремин. — С утра до вечера стоит он на мосту и импровизирует свои стихи для проходящих... Продавец Солнца стар и, значит, мудр. Мудрость свою он щедро раздает каждому. Огонь своей ду­ши он переливает в души тысяч людей. И кто знает — не зажжет ли он этим огнем созвучные души, которые, раз загорев­шись, вспыхнут и понесут это пламя к другим...».

С началом НЭПа вернулись в город шарманщики, музыканты. Дрессирован­ных медведей в центре города видно не было. Но в 1925 году, далеко за Москов­скими воротами, автор этих строк смотрел выступление дрессированного медведя с проводником-цыганом. По словам мест­ных жителей, бывал медведь у них до­вольно часто.

Основными представителями город­ской уличной эстрады стали безработ­ные артисты. Население Петрограда к началу 1921 года уменьшилось в несколько раз, а количество артистов увеличилось. У РАБИС на учете оказалось больше по­ловины членов союза, не занятых рабо­той. Они тоже оказались во дворах.

«Артисты, навещавшие наш двор, не были выдающимися, — вспоминал писа­тель Аркадий Минчковский. — Но все же это были артисты... Отчаявшись найти при­ложение своему искусству, они ходили по дворам. Ленинградские дворы-колодцы были их летними площадками... Приходил певец, рослый, с испитым лицом. Всякий раз он пел одну и ту же песню:

«Мне все равно — страдать иль наслаждаться,
К страданьям я привык давно.
буду плакать и смеяться.
Мне все равно... Мне все равно...»
Было грустно и похоже на правду...

Окончив свое выступление, певец кланял­ся стенам дома и уходил».

Прошло время. Ликвидировалась без­работица. Исчезли дворовые артисты. И может быть, упомянутый в воспомина­ниях Аркадия Минчковского певец был последним менестрелем Ленинграда.

Герман ИВАНОВ

оставить комментарий