К заветной цели

Удмуртское книжное издательство готовит к печати книгу артиста Ивана Кудрявцева, представ­ляющую собой автобиографические записки.

Иван Кудрявцев

В ней рассказывается о творческой судьбе дрессировщи­ка, о том, как складывался его путь на арену, о его старших товарищах — виднейших артистах советского цирка, о гастрольных поездках по Советскому Союзу и зарубежным странам, наконец, о его чет­вероногом  партнере — медведе  Гоше. Мы публикуем здесь отрывок из книги Ивана Кудрявцева «С косолапым другом на арене» (ли­тературная запись Яна Островского) . Был теплый день конца июня 1951 года. На пра­вах ижевского старожила мой сельский дружок Юра показывал мне всевозможные достопримеча­тельности города, делая это с таким видом, буд­то каждая из них если не лично им создана, то во всяком случае возникла не без его непосредственного участия. В тех же случаях, когда ничего любопытного по поводу того или иного объекта сообщить он не мог, Юра говорил:

—Это, в общем, так себе, ничего особенного. Пошли, что   ли...

И мы направлялись дальше. Вдруг до нас донеслась громко звучащая музыка. Завернув за угол какого-то большого красивого дома, мы увидели расставленные вдоль забора огромные красочные щиты, на которых бы­ли нарисованы различные звери. На самом большом щи­те мы прочитали, что в Ижевск прибыл зверинец. Он име­новался так: «Передвижная зоовыставка № 6». Оторваться от этих щитов я уже не мог.

— Да  ладно, Ваня, пошли в столовую, — позвал  Юра.
— Не могу. Ты обедай без меня, а я схожу посмотреть зверей.

Как зачарованный, я несколько часов ходил по зверин­цу, жадно всматриваясь в диковинных животных — тиг­ров, львов, медведей, которых никогда прежде не видел, любуясь их неповторимой красотой и могучей силой. По­долгу простаивал я у каждой клетки, вчитываясь в таблич­ки, заучивая на память их содержание. Передо мной от­крылся совершенно новый горизонт удивительного мира животных. Ушел я из зверинца вечером, когда никого из посе­тителей уже, конечно, не было. Разошлись и служители. Какой-то высокий мужчина (потом я узнал, что это дирек­тор зоовыставки) с плащом в руке, уходя, мимоходом взглянул на меня и громко, так, чтобы я услышал, сказал ночному   сторожу:

— Выведите этого ротозея и заприте дверь.

Страшно смущенный, я, хотя и с большим сожалением, но поторопился покинуть помещение. На следующий день я был первым посетителем зверин­ца. Потолкавшись тут часа два, я пришел к директору и протянул ему заранее подготовленное заявление, на­писанное, как мне казалось, предельно убедительно: «Про­шу принять меня на любую работу в зверинец по уходу за животными. Постараюсь быть вам полезным, так как я очень сильно люблю животный мир. К сему — Кудрявцев Иван   Федорович». Прочитав заявление, директор сухо спросил:

— А сколько тебе, Кудрявцев Иван Федорович, лет!

Я совершенно растерялся, мгновенно подумал, что для работников зверинцев существует жесткий возрастной ценз.   Ответил:

— Девятнадцатый   год...

И быстро добавил:

— Скоро   двадцать.

Все так же сухо директор произнес:

— Та-а-ак,  значит,  девятнадцатый,  скоро  двадцать?
— Ага...

Тут он  посмотрел  на меня и впервые улыбнулся:

— А знаешь, Кудрявцев Иван Федорович, что не толь­ко людей, но и  животных  обманывать  не стоит,  а то они тебе верить никогда не будут, понял?

Я уныло молчал, чувствуя, как краска стыда заливает все мое лицо. А директор, сняв колпачок с авторучки, каллиграфическим почерком вывел на моем заявлении: «Зачислить служителем с месячным испытательным ста­жем   тов.   Кудрявцева». С минуту задумчиво глядя на меня, он вдруг озорно улыбнулся и дописал в конце резолюции после слова «Кудрявцева»:   «Ивана Федоровича». Надо ли говорить о том, как старательно я выполнял свои обязанности — чистил клетки хищников, поил и кор­мил их. Все это доставляло мне большую, ни с чем не сравнимую радость, я готов был трудиться по 48 часов в сутки, если бы сутки располагали таким запасом вре­мени.

В нашем зверинце зрителям не только демонстриро­вали всевозможных экзотических животных, обычно тут показывали свое искусство и дрессировщики. Здесь, в част­ности, в то время работал со своей женой один из старей­ших цирковых дрессировщиков, Тимофей Иванович Сидоркин. Выступление Сидоркиных я увидел в тот памятный июньский день, когда впервые попал в зверинец. Я не ве­рил своим глазам, глядя на то, как медведи катаются на самокатах, делают кульбиты и другие трюки. Когда же один из них уселся на велосипед и, старательно нажимая на педали, лихо стал кружиться по сцене, я решил, что это какой-то странный сон. Сквозь плотную толпу зрителей я протиснулся к самой сцене, чтобы убедиться в том, что на велосипеде сидит не переодетый артист. Но сомнения тут же отпали — перед нами был самый настоящий мед­вежонок, будто сошедший со знаменитой картины Шишки­на   «Утро   в   лесу». Начав работать в зверинце, я не пропускал ни одного выступления Сидоркиных, с удовольствием всячески помо­гал им, мечтал когда-нибудь попасть в этот аттракцион. Моя старательность, заботливое отношение к четверо­ногим артистам не остались незамеченными. Конечно же, первым обратил на это внимание Тимофей Иванович. Он вскоре предложил мне стать его ассистентом. Я с востор­гом принял  это  предложение. С этого дня начался новый этап в моей жизни, привед­ший   меня   на   арену   цирка.

С Тимофеем Ивановичем Сидоркиным, вернее, под его руководством, я работал более четырех лет. Должен ска­зать, что общение с этим опытным дрессировщиком, на­чавшим свой творческий путь еще до революции, принесло мне неоценимую пользу, значительно обогатило мое пред­ставление о  цирке  и  его  людях. Умудренный большим опытом, Тимофей Иванович охотно передавал его мне. Он видел, конечно, что я люб­лю животных, забочусь о них. Сидоркин всячески это поощрял, всемерно старался будить во мне интерес к профессии дрессировщика, подробно пояснял каждый свой жест во время репетиций, рассказывал множество очень поучительных историй, посвящал меня во все тон­кости дрессуры, знакомил с особенностями разных живот­ных, учил, как подходить к ним, как обращаться. Он часто внушал   мне:

— Нельзя, ни в коем случае нельзя проявлять трусость. Но безрассудная лихость в обращении с хищниками, пре­небрежение опасностью тоже ни к чему хорошему тебя не   приведут.

И с улыбкой добавлял:

— При всех обстоятельствах не следует терять эту де­таль, — он выразительно указывал пальцем на голову.

В мои обязанности ассистента входили не только уход за медведями, но и непосредственное участие в репети­циях. Для животных поначалу я лишь готовил продукты — нарезал хлеб и колол сахар, чтобы прикармливать их во время работы. Потом мне разрешили выводить из клетки медвежат и гулять с ними. Эти прогулки нужны для того, чтобы приручить каждое животное, постараться обуздать его крав, часто очень ка­призный и коварный. Дело в том, что медвежата, еще не знающие человека, принимают его вначале за какую-то угрожающую им силу и поэтому начинают обороняться — кусаются,   царапаются   и   т.   д. Разрешение прогуливать зверей я расценил как большое доверие. Очень быстро освоившись с ними, я проводил целые дни в играх с этими забавными, но порой злыми малышами. Медведи, с которыми Сидоркикы работали в зверинце, были еще «сырыми», еще не настолько уверенно исполня­ли трюки, чтобы участвовать в цирковом представлении. Поэтому по прибытии зверинца в Баку руководителю на­шего аттракциона предоставили четырехмесячный репети­ционный   период. К тому времени я накопил некоторый опыт и стал, по сути дела, первым помощником Сидоркиных. Заметно рас­ширился круг моих обязанностей. Мне уж доверяли выво­дить из клеток взрослых медведей, надевать на них повод­ки, намордники, привязывать к специальным кольцам в   стене.

Репетиции наши шли очень интенсивно, напряженно, по строжайшему расписанию. Работа начиналась ровно в семь утра и длилась до двенадцати часов. Возобновля­лась она в восемь часов вечера и заканчивалась в двенадцать ночи. Некоторым опытом, как уже было сказано, я успел за­пастись, но достаточной сноровки в обращении с живот­ными у меня еще не было, не смог пока преодолеть известную скованность и неуклюжесть. Медведи нередко меня царапали, а иногда и кусали. Но эти случаи не могли ни в малейшей степени поколебать мое глубочайшее внут­реннее   стремление   к   заветной   цели. Увлеченность моя не знала предела, с каждым днем я все больше и больше привязывался к медведям. Нередко я и ночевать оставался в клубе, где проходили наши репетиции. Однажды я расположился на ночлег прямо возле клеток, подложив под голову свой рабочий комбинезон. Усталость быстро взяла свое, но спать мне долго не при­шлось. Я вдруг был разбужен резким толчком и почув­ствовал, что кто-то волочит меня туда, где стоят клетки со зверями. Молниеносно вскочил на ноги. Мое изголовье быстро исчезло в клетке медведицы Гальки. Оказалось, что когда я заснул, зверь почуял запах хлеба и сахара, которые всегда были в карманах комбинезона, и, втащив в клетку, в одно мгновение превратила его в рваную тряпку.

Уютно разлегшись в своей клетке, медведица с аппетит­ным хрустом и тяжело сопя, за обе щеки уплетала сахар и хлеб. При этом она весело подмигивала в мою сторону... Впрочем,   это   мне,   вероятно,   показалось. Утром, очень раздосадованный и смущенный, я доло­жил о случившемся Тимофею Ивановичу. Ни единым сло­вом не упрекнув меня, он только посоветовал впредь быть осмотрительнее.  Наученный горьким опытом, я на следующую ночь улегся спать уже не возле клеток, а в соседней комнате, где размещался наш продовольственный склад. Среди ночи мой крепкий сон был прерван самым неожиданным образом: на мою голову обрушились какие-то предметы — не очень твердые и небольшого веса. Хотя боли они мне почти не причинили, но внезапность нападения подейство­вала как-то ошеломляюще — сон моментально как ветром сдуло. Ничего не понимая, я вскочил. В темноте инстинктивно протянув руку вперед, я вдруг ощутил, что она погрузи­лась в очень знакомую мягкую шерсть. Без сомнения — рядом медведь! Быстро отступив назад, я нащупал выклю­чатель и резко включил свет. У стойки, на верхней полке которой хранился хлеб, стоял медведь. По всей его морде был   размазан   какой-то   жир.

«Савка? — пронеслось у меня в голове. — Как он тут очутился?»

С невероятным трудом мне удалось вывести его из склада и водворить в раскрытую настежь клетку. Выясни­лось, что служитель, которому доверили этого гималай­ского медведя, допустил непростительную оплошность — забыл   на   ночь   запереть   клетку. Учуяв дразнящий запах продуктов, зверь преспокойно вышел из клетки, ударом могучей лапы разбил окно и влез в склад. Здесь он, не обращая на меня никакого внимания,  первым делом   добрался   до   солидного   куска сливочного масла, с которым живо управился. Пытаясь затем достать с верхней полки хлеб, он с чисто медвежьей грациозностью свалил все буханки. Они-то и посыпались на мою голову в буквальном смысле этого слова. Воров­ская квалификация Савки, как видно, была невысока. Все же, когда я выставлял его из помещения склада, медведь не забыл прихватить две буханки. Возвратившись в клетку, он спрятал их под брюхо и улегся спать, а доел уже утром перед самым началом  репетиции. Подготовка и тщательная шлифовка всех элементов аттракциона уже подходила к концу, когда наша группа животных была пополнена двумя привезенными из Кали­форнии   морскими   львами. Тимофей Иванович, еще до войны выступавший с этими поразительными балансерами, вынашивал план создания оригинального аттракциона, где они действовали бы со­вместно   с   медведями.

Он был задуман так. В манеж под звон бубенцов вле­тали санки, запряженные тройкой здоровенных медведей. Роль ямщика выполнял морской лев по кличке Гоша. Он лихо правил, держа в зубах вожжи. Остановив тройку, Го­ша соскакивал и принимался балансировать различными предметами, которые Сидоркины ставили ему на нос. Де­лал он это с изумительной ловкостью и быстротой, так же четко отбивал лев и посылаемые ему яркие разноцветные мячи. В финале аттракциона, идя по барьеру манежа, он держал на носу длинный металлический шест с кружа­щимся на самой верхушке алюминиевым блюдом. Я, как и все участники репетиций, всегда любовался Го­шей, его, не побоюсь сказать, неподражаемым артистиз­мом, превосходной работой, производившей впечатление, будто животное совершает осмысленные действия. Это всегда служит лучшей аттестацией дрессировщику, являет­ся конкретным и очень точным выражением его высокого мастерства. Зрители над этим редко задумываются, но в артистической среде очень хорошо знают, какого неи­моверного напряжения стоит добиться чистоты работы от животного; сколько сил — умственных и физических — за­трачивается дрессировщиком на то, чтобы номер, длящийся всего несколько минут, шел четко, точно и с той непринужденной легкостью, которая отличает искусство от ремесленничества.

Вместе с женой Тимофей Иванович все делал, чтобы морские львы освоились с новыми для них условиями жиз­ни на чужбине. Днем и ночью Сидоркины всячески ухажи­вали за животными, со скрупулезной предусмотритель­ностью вникая во все детали ухода, сами тщательно сле­дили за поддержанием определенной температуры воды в бассейне и своевременной сменой ее; кормили живыми миногами, специально доставленными самолетами из Ри­ги, — словом, предпринимали все от них зависящее, чтобы дать своим питомцам ассимилироваться в прежде незнакомой обстановке. Увы, этот долгий, неистощимо изобрета­тельный труд оказался напрасным — примерно через год оба морских льва почти одновременно погибли от воспа­ления   легких. Вся наша группа переживала эту утрату, но, разумеется, тяжелее всего было на душе у Тимофея Ивановича. И не только потому, что он успел больше всех привязаться к животным. Ведь с их гибелью как прах развеялся так долго вынашивавшийся старым дрессировщиком ориги­нальный творческий замысел, который теперь нужно было по крайней мере отложить, если не вовсе отказаться от   него.

Нам ничего другого не оставалось делать, как снова полностью переключиться на тщательнейшую подготовку медвежьего аттракциона, который пополнился новыми очень   молодыми   зверями. Большая, кропотливая работа была дружными усилиями всей нашей группы успешно завершена. Вскоре в цирко­вом конвейере страны появился новый содержательный аттракцион, о котором афиши в разных городах крупны­ми   буквами   возвещали:

«ДРЕССИРОВАННЫЕ МЕДВЕДИ ИРИНЫ И ТИМОФЕЯ СИДОРКИНЫХ»

Я был рад этому большому событию в цирке, рад тому, что в создание аттракциона вложен и мой труд.


Журнал Советский цирк. Апрель 1964 г.

оставить комментарий