К заветной цели
Удмуртское книжное издательство готовит к печати книгу артиста Ивана Кудрявцева, представляющую собой автобиографические записки.
Иван Кудрявцев
В ней рассказывается о творческой судьбе дрессировщика, о том, как складывался его путь на арену, о его старших товарищах — виднейших артистах советского цирка, о гастрольных поездках по Советскому Союзу и зарубежным странам, наконец, о его четвероногом партнере — медведе Гоше. Мы публикуем здесь отрывок из книги Ивана Кудрявцева «С косолапым другом на арене» (литературная запись Яна Островского) . Был теплый день конца июня 1951 года. На правах ижевского старожила мой сельский дружок Юра показывал мне всевозможные достопримечательности города, делая это с таким видом, будто каждая из них если не лично им создана, то во всяком случае возникла не без его непосредственного участия. В тех же случаях, когда ничего любопытного по поводу того или иного объекта сообщить он не мог, Юра говорил:
—Это, в общем, так себе, ничего особенного. Пошли, что ли...
И мы направлялись дальше. Вдруг до нас донеслась громко звучащая музыка. Завернув за угол какого-то большого красивого дома, мы увидели расставленные вдоль забора огромные красочные щиты, на которых были нарисованы различные звери. На самом большом щите мы прочитали, что в Ижевск прибыл зверинец. Он именовался так: «Передвижная зоовыставка № 6». Оторваться от этих щитов я уже не мог.
— Да ладно, Ваня, пошли в столовую, — позвал Юра.
— Не могу. Ты обедай без меня, а я схожу посмотреть зверей.
Как зачарованный, я несколько часов ходил по зверинцу, жадно всматриваясь в диковинных животных — тигров, львов, медведей, которых никогда прежде не видел, любуясь их неповторимой красотой и могучей силой. Подолгу простаивал я у каждой клетки, вчитываясь в таблички, заучивая на память их содержание. Передо мной открылся совершенно новый горизонт удивительного мира животных. Ушел я из зверинца вечером, когда никого из посетителей уже, конечно, не было. Разошлись и служители. Какой-то высокий мужчина (потом я узнал, что это директор зоовыставки) с плащом в руке, уходя, мимоходом взглянул на меня и громко, так, чтобы я услышал, сказал ночному сторожу:
— Выведите этого ротозея и заприте дверь.
Страшно смущенный, я, хотя и с большим сожалением, но поторопился покинуть помещение. На следующий день я был первым посетителем зверинца. Потолкавшись тут часа два, я пришел к директору и протянул ему заранее подготовленное заявление, написанное, как мне казалось, предельно убедительно: «Прошу принять меня на любую работу в зверинец по уходу за животными. Постараюсь быть вам полезным, так как я очень сильно люблю животный мир. К сему — Кудрявцев Иван Федорович». Прочитав заявление, директор сухо спросил:
— А сколько тебе, Кудрявцев Иван Федорович, лет!
Я совершенно растерялся, мгновенно подумал, что для работников зверинцев существует жесткий возрастной ценз. Ответил:
— Девятнадцатый год...
И быстро добавил:
— Скоро двадцать.
Все так же сухо директор произнес:
— Та-а-ак, значит, девятнадцатый, скоро двадцать?
— Ага...
Тут он посмотрел на меня и впервые улыбнулся:
— А знаешь, Кудрявцев Иван Федорович, что не только людей, но и животных обманывать не стоит, а то они тебе верить никогда не будут, понял?
Я уныло молчал, чувствуя, как краска стыда заливает все мое лицо. А директор, сняв колпачок с авторучки, каллиграфическим почерком вывел на моем заявлении: «Зачислить служителем с месячным испытательным стажем тов. Кудрявцева». С минуту задумчиво глядя на меня, он вдруг озорно улыбнулся и дописал в конце резолюции после слова «Кудрявцева»: «Ивана Федоровича». Надо ли говорить о том, как старательно я выполнял свои обязанности — чистил клетки хищников, поил и кормил их. Все это доставляло мне большую, ни с чем не сравнимую радость, я готов был трудиться по 48 часов в сутки, если бы сутки располагали таким запасом времени.
В нашем зверинце зрителям не только демонстрировали всевозможных экзотических животных, обычно тут показывали свое искусство и дрессировщики. Здесь, в частности, в то время работал со своей женой один из старейших цирковых дрессировщиков, Тимофей Иванович Сидоркин. Выступление Сидоркиных я увидел в тот памятный июньский день, когда впервые попал в зверинец. Я не верил своим глазам, глядя на то, как медведи катаются на самокатах, делают кульбиты и другие трюки. Когда же один из них уселся на велосипед и, старательно нажимая на педали, лихо стал кружиться по сцене, я решил, что это какой-то странный сон. Сквозь плотную толпу зрителей я протиснулся к самой сцене, чтобы убедиться в том, что на велосипеде сидит не переодетый артист. Но сомнения тут же отпали — перед нами был самый настоящий медвежонок, будто сошедший со знаменитой картины Шишкина «Утро в лесу». Начав работать в зверинце, я не пропускал ни одного выступления Сидоркиных, с удовольствием всячески помогал им, мечтал когда-нибудь попасть в этот аттракцион. Моя старательность, заботливое отношение к четвероногим артистам не остались незамеченными. Конечно же, первым обратил на это внимание Тимофей Иванович. Он вскоре предложил мне стать его ассистентом. Я с восторгом принял это предложение. С этого дня начался новый этап в моей жизни, приведший меня на арену цирка.
С Тимофеем Ивановичем Сидоркиным, вернее, под его руководством, я работал более четырех лет. Должен сказать, что общение с этим опытным дрессировщиком, начавшим свой творческий путь еще до революции, принесло мне неоценимую пользу, значительно обогатило мое представление о цирке и его людях. Умудренный большим опытом, Тимофей Иванович охотно передавал его мне. Он видел, конечно, что я люблю животных, забочусь о них. Сидоркин всячески это поощрял, всемерно старался будить во мне интерес к профессии дрессировщика, подробно пояснял каждый свой жест во время репетиций, рассказывал множество очень поучительных историй, посвящал меня во все тонкости дрессуры, знакомил с особенностями разных животных, учил, как подходить к ним, как обращаться. Он часто внушал мне:
— Нельзя, ни в коем случае нельзя проявлять трусость. Но безрассудная лихость в обращении с хищниками, пренебрежение опасностью тоже ни к чему хорошему тебя не приведут.
И с улыбкой добавлял:
— При всех обстоятельствах не следует терять эту деталь, — он выразительно указывал пальцем на голову.
В мои обязанности ассистента входили не только уход за медведями, но и непосредственное участие в репетициях. Для животных поначалу я лишь готовил продукты — нарезал хлеб и колол сахар, чтобы прикармливать их во время работы. Потом мне разрешили выводить из клетки медвежат и гулять с ними. Эти прогулки нужны для того, чтобы приручить каждое животное, постараться обуздать его крав, часто очень капризный и коварный. Дело в том, что медвежата, еще не знающие человека, принимают его вначале за какую-то угрожающую им силу и поэтому начинают обороняться — кусаются, царапаются и т. д. Разрешение прогуливать зверей я расценил как большое доверие. Очень быстро освоившись с ними, я проводил целые дни в играх с этими забавными, но порой злыми малышами. Медведи, с которыми Сидоркикы работали в зверинце, были еще «сырыми», еще не настолько уверенно исполняли трюки, чтобы участвовать в цирковом представлении. Поэтому по прибытии зверинца в Баку руководителю нашего аттракциона предоставили четырехмесячный репетиционный период. К тому времени я накопил некоторый опыт и стал, по сути дела, первым помощником Сидоркиных. Заметно расширился круг моих обязанностей. Мне уж доверяли выводить из клеток взрослых медведей, надевать на них поводки, намордники, привязывать к специальным кольцам в стене.
Репетиции наши шли очень интенсивно, напряженно, по строжайшему расписанию. Работа начиналась ровно в семь утра и длилась до двенадцати часов. Возобновлялась она в восемь часов вечера и заканчивалась в двенадцать ночи. Некоторым опытом, как уже было сказано, я успел запастись, но достаточной сноровки в обращении с животными у меня еще не было, не смог пока преодолеть известную скованность и неуклюжесть. Медведи нередко меня царапали, а иногда и кусали. Но эти случаи не могли ни в малейшей степени поколебать мое глубочайшее внутреннее стремление к заветной цели. Увлеченность моя не знала предела, с каждым днем я все больше и больше привязывался к медведям. Нередко я и ночевать оставался в клубе, где проходили наши репетиции. Однажды я расположился на ночлег прямо возле клеток, подложив под голову свой рабочий комбинезон. Усталость быстро взяла свое, но спать мне долго не пришлось. Я вдруг был разбужен резким толчком и почувствовал, что кто-то волочит меня туда, где стоят клетки со зверями. Молниеносно вскочил на ноги. Мое изголовье быстро исчезло в клетке медведицы Гальки. Оказалось, что когда я заснул, зверь почуял запах хлеба и сахара, которые всегда были в карманах комбинезона, и, втащив в клетку, в одно мгновение превратила его в рваную тряпку.
Уютно разлегшись в своей клетке, медведица с аппетитным хрустом и тяжело сопя, за обе щеки уплетала сахар и хлеб. При этом она весело подмигивала в мою сторону... Впрочем, это мне, вероятно, показалось. Утром, очень раздосадованный и смущенный, я доложил о случившемся Тимофею Ивановичу. Ни единым словом не упрекнув меня, он только посоветовал впредь быть осмотрительнее. Наученный горьким опытом, я на следующую ночь улегся спать уже не возле клеток, а в соседней комнате, где размещался наш продовольственный склад. Среди ночи мой крепкий сон был прерван самым неожиданным образом: на мою голову обрушились какие-то предметы — не очень твердые и небольшого веса. Хотя боли они мне почти не причинили, но внезапность нападения подействовала как-то ошеломляюще — сон моментально как ветром сдуло. Ничего не понимая, я вскочил. В темноте инстинктивно протянув руку вперед, я вдруг ощутил, что она погрузилась в очень знакомую мягкую шерсть. Без сомнения — рядом медведь! Быстро отступив назад, я нащупал выключатель и резко включил свет. У стойки, на верхней полке которой хранился хлеб, стоял медведь. По всей его морде был размазан какой-то жир.
«Савка? — пронеслось у меня в голове. — Как он тут очутился?»
С невероятным трудом мне удалось вывести его из склада и водворить в раскрытую настежь клетку. Выяснилось, что служитель, которому доверили этого гималайского медведя, допустил непростительную оплошность — забыл на ночь запереть клетку. Учуяв дразнящий запах продуктов, зверь преспокойно вышел из клетки, ударом могучей лапы разбил окно и влез в склад. Здесь он, не обращая на меня никакого внимания, первым делом добрался до солидного куска сливочного масла, с которым живо управился. Пытаясь затем достать с верхней полки хлеб, он с чисто медвежьей грациозностью свалил все буханки. Они-то и посыпались на мою голову в буквальном смысле этого слова. Воровская квалификация Савки, как видно, была невысока. Все же, когда я выставлял его из помещения склада, медведь не забыл прихватить две буханки. Возвратившись в клетку, он спрятал их под брюхо и улегся спать, а доел уже утром перед самым началом репетиции. Подготовка и тщательная шлифовка всех элементов аттракциона уже подходила к концу, когда наша группа животных была пополнена двумя привезенными из Калифорнии морскими львами. Тимофей Иванович, еще до войны выступавший с этими поразительными балансерами, вынашивал план создания оригинального аттракциона, где они действовали бы совместно с медведями.
Он был задуман так. В манеж под звон бубенцов влетали санки, запряженные тройкой здоровенных медведей. Роль ямщика выполнял морской лев по кличке Гоша. Он лихо правил, держа в зубах вожжи. Остановив тройку, Гоша соскакивал и принимался балансировать различными предметами, которые Сидоркины ставили ему на нос. Делал он это с изумительной ловкостью и быстротой, так же четко отбивал лев и посылаемые ему яркие разноцветные мячи. В финале аттракциона, идя по барьеру манежа, он держал на носу длинный металлический шест с кружащимся на самой верхушке алюминиевым блюдом. Я, как и все участники репетиций, всегда любовался Гошей, его, не побоюсь сказать, неподражаемым артистизмом, превосходной работой, производившей впечатление, будто животное совершает осмысленные действия. Это всегда служит лучшей аттестацией дрессировщику, является конкретным и очень точным выражением его высокого мастерства. Зрители над этим редко задумываются, но в артистической среде очень хорошо знают, какого неимоверного напряжения стоит добиться чистоты работы от животного; сколько сил — умственных и физических — затрачивается дрессировщиком на то, чтобы номер, длящийся всего несколько минут, шел четко, точно и с той непринужденной легкостью, которая отличает искусство от ремесленничества.
Вместе с женой Тимофей Иванович все делал, чтобы морские львы освоились с новыми для них условиями жизни на чужбине. Днем и ночью Сидоркины всячески ухаживали за животными, со скрупулезной предусмотрительностью вникая во все детали ухода, сами тщательно следили за поддержанием определенной температуры воды в бассейне и своевременной сменой ее; кормили живыми миногами, специально доставленными самолетами из Риги, — словом, предпринимали все от них зависящее, чтобы дать своим питомцам ассимилироваться в прежде незнакомой обстановке. Увы, этот долгий, неистощимо изобретательный труд оказался напрасным — примерно через год оба морских льва почти одновременно погибли от воспаления легких. Вся наша группа переживала эту утрату, но, разумеется, тяжелее всего было на душе у Тимофея Ивановича. И не только потому, что он успел больше всех привязаться к животным. Ведь с их гибелью как прах развеялся так долго вынашивавшийся старым дрессировщиком оригинальный творческий замысел, который теперь нужно было по крайней мере отложить, если не вовсе отказаться от него.
Нам ничего другого не оставалось делать, как снова полностью переключиться на тщательнейшую подготовку медвежьего аттракциона, который пополнился новыми очень молодыми зверями. Большая, кропотливая работа была дружными усилиями всей нашей группы успешно завершена. Вскоре в цирковом конвейере страны появился новый содержательный аттракцион, о котором афиши в разных городах крупными буквами возвещали:
«ДРЕССИРОВАННЫЕ МЕДВЕДИ ИРИНЫ И ТИМОФЕЯ СИДОРКИНЫХ»
Я был рад этому большому событию в цирке, рад тому, что в создание аттракциона вложен и мой труд.
Журнал Советский цирк. Апрель 1964 г.
оставить комментарий