Клоунесса Ирина Асмус

Шла по улице девочка и горько плакала. Навстречу старичок — седенький, бородка клинышком. «Плачешь о чем?» — «О цирке!» — «Ну-ка, объясни!». Так ласково поглядел, что не удержалась, поведала свою недолгую историю.

С детства мечтала стать балериной, но из-за малого роста в балетное училище не приняли. Пошла в цирковое. Потом работала в группе эквилибристов с першами, но получила травму. «Врачи не разрешают мне на манеж вернуться. А как же мне иначе? Не могу без искусства!» Старичок опять поглядел — на этот раз не только ласково, но и пытливо: «Звать тебя как?..Ириной? Вот что, Ира: приходи ко мне завтра. Подумаем вместе, как горю помочь!»

Назавтра, придя по указанному адресу, Ирина Асмус оказалась в вестибюле Ленинградского Театра юных зрителей. Ее спросили, к кому она. К старичку — седенькому такому, с бородкой. Догадались и провели в кабинет художественного руководителя театра Александра Александровича Брянцева, «A-а, старая знакомая!» — поднялся он навстречу. — Вот что я надумал, Ира. Оспаривать медицину, разумеется, нельзя. Однако, возможно, тебе найдется место у нас в театре. Нам нужны травести, артистки на роли подростков. Если подойдешь, возьмем тебя в студию при нашем театре...»

Ирина Асмус подошла. Занималась в студии при Тюзе. Окончив ее, была зачислена в штат театра. Затем перешла в Ленинградский драматический театр имени Комиссаржевской: тянуло испытать себя не только в детских, но и во взрослых ролях. Роли получала интересные, печать отмечала успехи актрисы, и все-таки... И все-таки даже в эти годы Ирина не хотела порывать с цирком. Подходила пора новогодних представлений, и она, отпросившись в театре, спешила на манеж: то в образе шустрого пионера Вольки, то мешковатого Незнайки, то зловредной старухи Шапокляк. Нет, манеж не ушел из ее жизни. Напротив, вдыхая удивительный воздух, Ирина Асмус с новой силой мечтала о возвращении в цирк.

«Не забудь: врачи запретили тебе!» — строго напоминал муж. Все равно, хотелось до смерти. А тут еще встретила у форганга знакомого по прошлым годам, лучшего из советских эквилибристов Владимира Волжанского. И он посоветовал: «Если тебе так сильно хочется... возвращайся, пока не поздно!» Среди ночи разбудила мужа: «Миша, я окончательно решила вернуться!» — «Но кем же?» «Клоуном!» — ответила она.

Такова предыстория. Добавить к ней остается немногое. Распрощавшись с театром, Асмус отправилась в Москву. В Союзгосцирке добилась зачисления во Всесоюзную дирекцию, готовящую новые номера. Подготовила работу коверного клоуна и была направлена в «конвейер». Больше того, увлекла за собой супруга, и он — Михаил Михайлович Сычев, биолог, недавний сотрудник научно-исследовательского института — также прошел стажировку во Всесоюзной дирекции и получил диплом инспектора манежа.

— Как в сказке! — воскликнул я, выслушав этот рассказ. — Какая там сказка! — покачала головой Ирина. — Знали бы, как трудно давалось. Я ведь успела утратить цирковую форму, пришлось с азов начинать. Спасибо Галине Адаскиной, замечательной воздушной гимнастке. Тренировалась под ее началом. Муж возмущался: «На тебе лица нет! Замучила тебя Адаскина!» А я понимала, что нельзя иначе. Тренировалась и тренировалась! — А режиссура?

— Мне и здесь повезло. Режиссером-постановщиком и автором реприз стал Сергей Дитятев — человек, творчески заряженный, талантливый конферансье, выпусник режиссерского факультета ГИТИСа. Я всегда буду помнить нашу с ним репетиционную работу!

Вот и вся история коверного клоуна Ириски.

Кстати, об этом имени. Оно возникло тогда, когда Асмус прошла по конкурсу в состав исполнителей ныне широко известной телевизионной передачи «АБВГДейка». Вошла в передачу этаким неугомонным живчиком — в потешной кепочке с бантом на макушке, в цветной рубашке, заправленной в брюки с пестрыми помочами, в туфлях с кружевными помпонами. Облик получился любопытным, запоминающимся. Однако нельзя забывать, что облик — это одно, а образ — иное, и неизмеримо большее. Какой же образ принесла Ириска на цирковой манеж?

Уфа, Воронеж, Ленинград... В Ленинграде особенно страшно было показываться. Зритель здесь искушенный, взыскательный, да и манеж ленинградский за столетие своей жизни успел перевидать самых крупных мастеров циркового искусства. Как-то примет Ленинград?

Судя по рецензиям, появившимся в немалом числе, хорошо принял. Правда, за кулисами я слыхал и другое: театральности слишком много, на клоунаду не всегда похоже!.. Видимо, надо разобраться и в этих суждениях, внимательнее вглядеться в работу клоунессы Ириски.

Этого слова — «клоунесса» — в цирковой энциклопедии не найти. И, вероятно, законно. В самом деле, какая разница — мужчина или женщина скрываются под маской клоуна. Клоун — это клоун, и все тут. Однако по отношению к Ириске так не скажешь. Не желая скрывать свое естество, она с первых же реприз заявляет о себе именно как женщина.

Такова реприза, которую можно условно назвать «Активный отдых». Это миниатюра о женщине, на которой целиком лежат все хозяйственные заботы; день-деньской она сгибается под тяжестью хозяйственных сумок и лишь в недолгом сне может увидеть себя беззаботной и прекрасной королевой бала. Но почему же только во сне? И проснувшись, Ириска решительно перекладывает коромысло с сумками на плечи мужчины... Зал смеется громко, аплодирует размашисто, а зрительницы не без лукавства поглядывают на своих спутников: «Намек понятен? Понятно — что к чему?»

Или другая реприза — «Дрессировщица». До чего не терпится умному змею продемонстрировать свою обученность!
Показался бы во всем блеске, но дрессировщица никак не может оторваться от телефона, от болтовни с приятельницей. Ах, как негодует змей! А дрессировщица знай себе продолжает щебетать о всяких пустяках... И снова громко смеются зрители. С той лишь разницей, что на этот раз берут реванш мужчины: «Что, меткое попадание? Ох, любите ходить по телефону в гости!»

Репризы эти интересны тем, что в них своеобразно прочерчивается женская тема. Не только прочерчивается, но и находит убедительное образное решение. Если же так, разговор об излишней театральности несправедлив и напрасен. В наши дни границы жанров искусства становятся все более условными, все чаще театр берет на вооружение острую и броскую цирковую эксцентрику, и, напротив, не желая довольствоваться застывшими клоунскими масками, цирк тяготеет к многоплановой разработке образа. Процесс законный и обещающий.

Сказанное не означает, что репризы, исполняемые клоунессой Ириской, одинаково удачны. Встречаются и проходные и повторные. Таков, например, эквилибр на катушках, установленных на высоком пьедестале. В финале обнаруживается, что внутри пьедестала запрятан униформист: это он держал стержень, на котором закреплены катушки. Трюк этот стародавен, использован неоднократно. Зачем же вновь его копировать? Не слишком удалась и реприза о чудо-вентиляторе. Каждого, кто трудится честно, вентилятор охотно освежает. Если же встречается лодырь, начинает детонировать, мигать лампочкой. Будто и занятно, но не очень убедительно. Откуда зрителю знать, что реакции вентилятора безошибочны? По аналогии вспоминается реприза коверного клоуна Анатолия Марчевского. Как вентилятор у Ириски, у Марчевского по-разному реагирует на зрителей микрофон. Однако куда убедительнее: в одном случае исполняя «Сердце, тебе не хочется покоя!», в другом — разражаясь громким бутылочным бульканьем. Цирк ни в чем не терпит приблизительности, всегда и во всем стремится к максимальной наглядности.

Еще одну репризу исполняет Ириска. «Я танцевать хочу!» — поет она, кружась по манежу. Станцевала бы с любым из зрителей, но они смущенно отнекиваются. Станцевала бы с любым из униформистов, но они лишь отмахиваются, занятые заправкой манежа. Что ж, не беда. Ириска вальсирует с метлой, преображенной ее фантазией в кавалера, а потом, взмывая вверх на трапеции, лихо отбивает ногами в воздухе «Казачка»... Гиперболично? Пускай и так, но по-цирковому. Ох уж эта Ириска — что еще придумает! ,

Однако в том-то и беда, что в нашем нынешнем цирке место коверного клоуна потеснено в программе, ограничено одними лишь паузами между номерами. Как-то так повелось, что номера стали существовать по принципу: «Мой дом — моя крепость!» — и коверному клоуну редко удается проникнуть сквозь накрепко запертые двери.

Лично я усматриваю в этом очевидный просчет цирковой режиссуры. Мы много говорим о необходимости единого постановочного решения программы, о том, что она должна быть композиционно цельной, никак не являющей собой примитивное арифметическое слагаемое. Правильно говорим. А на деле зачастую никакого единого представления не получается, и коверный, который мог бы играть самую активную цементирующую роль, ограничивается своими сольными репризами. Не по-хозяйски, совсем не по-хозяйски это. Если инспектор манежа — своеобразный хозяин программы, то коверный — ее живая душа. Душа, заинтересованная во всем, причастная ко всему!

Образ маленькой, но самостоятельной женщины, наделенной и простодушием и лукавством, изяществом и неистощимостью веселой выдумки, всегда готовой внести свой меткий игровой комментарий, — образ этот утверждает на манеже клоунесса Ириска, и хочется пожелать ей доброго пути.

Уфа, Воронеж, Ленинград. Из Ленинграда в Гомель... О дальнейшем маршруте беспокоиться не надо: тут забота отдела формирования цирковых программ. Куда сложнее другой путь — путь постижения и совершенствования избранного образа.

—    В театре, пожалуй, легче, — признается Ирина Асмус. — В театр драматург приносит готовую пьесу, автор на эстраду — куплеты или фельетон. А в цирке ничего нельзя сочинить заранее: разве что начальное зернышко. Все создается непосредственно на манеже и при самом непременном участии зрителей. Только так!

Она умолкает, и я слышу голоса, торопливые шаги в коридоре. Лампочка зажигается над дверьми: конец антракта.

—    Конечно, трудно, — говорит, подымаясь, артистка. — Но я репетирую много. И репетирую, и тренируюсь, и снова прислушиваюсь к зрителям...

Словом, жизнь клоунессы продолжается. Трудная, но интересная и нужная. Жизнь, вносящая новизну в старое искусство клоунады.

А. БАРТЭН

оставить комментарий