Король слонов

В конце 1967 года чехословацкий цирк понес большую утрату. Умер Карел Клудски. Его называли чехословацким Дуровым. Он сыграл выдающуюся роль в развитии циркового искусства Чехословакии.

Карел Клудски (1891—1967) и его брат Рудольф (1893—1960) были основоположниками знаменитой школы дрессировки слонов. Не случайно в цирках Европы Карела величали «королем слонов». Когда-то представители рода Клудски имели кукольный театр. В тяжелые годы жизни им при­ходилось подрабатывать выступ­лениями на   канате,   а  во  второй половине минувшего столетия они приобрели небольшой передвиж­ной зверинец, который в конце 20-х годов стал самым крупным чешским цирком.

Со смертью Карела Клудски угасла главная ветвь славного рода, но цирковая фамилия про­должает существовать. И сейчас в иирках успешно выступает груп­па «6 Клудски», а практически на любом из современных чехосло­вацких манежей работают много­численные ученики Клудски. Мы публикуем с некоторыми сокращениями очерк-воспомина­ние В. Цибула о Кареле Клудски, напечатанный в чешском журна­ле  «Кветы».

Когда я впервые ехал навестить его, был январь. Склоны Крушных гор были покрыты снегом. С гор несло стужей, а дорога в Винаржиц походила на ледяную горку для ката­ния на санках... Карел Клудски принял меня в комнате небольшого фли­геля, служившей ему кабинетом. Со времени былой славы там, по-видимому, ничего не изменилось. Мебель, обитая плюшем, цветные снимки тигров, шкаф, на столе — отшли­фованный зуб Беби, его самого могучего и старого слона, лампа с абажуром с золотистой бахромой. Здесь, в Винаржице, знаменитый дрессировщик прожил многие годы.

На фото. Впереди всегда шел самый большой слон Беби. Карел Клудски на отдыхе

Когда он задернул занавеску на окне кабинета, время как бы отодвинулось на тридцать лет назад. Сам дрессировщик за эти годы стал совершенно седым, он еще больше похудел, глубокие, веерообразные морщины покрыли его лицо. Сидели мы долго, вплоть до ночи, и Карел Клудски рас­сказывал. Где-то на дне шкафа он отыскал старые фото, стряхнул с них пыль и разложил на плюшевом диване...

Он еще хорошо помнил имена всех своих двадцати четырех слонов и сохранил в памяти программы былых вы­ступлений на манеже. Он не забыл «разговора» своих сло­нов и мог воспроизвести голос каждого из них. Он помнил весь процесс дрессировки своего знаменитейшего в мире «ансамбля» слонов. Мы продолжали беседовать и попутно знакомились с архивом. Так возникли интересные воспоминания прослав­ленного дрессировщика чешского цирка. Вспоминая былое, мой собеседник заметно волновался. Он очень любил своих слонов и в разговоре то и дело вспо­минал о них. Стоило начать о чем-либо речь, как в каждой его второй или третьей фразе упоминались любимые им слоны, а глаза его в такие минуты вдруг загорались, и он, став посередине кабинета, демонстрировал свою дрессировку. Тогда он словно возвращался в прошлое, к ослепительному свету прожекторов, к незабываемой атмосфере циркового манежа, на который величественно, медленным шагом выхо­дят его Беби, Матти, Калькутта, Бомбей...

Однажды он доверительно сообщил мне, что нередко по ночам просыпается и уже не может заснуть. Ему мере­щится тогда, что он слышит, как на улице музыканты играют старый, забытый теперь вальс, который некогда исполнял цирковой оркестр при демонстрации его номера. Он мне насвистел этот вальс. Карел Клудски был редким, по-настоящему достойным человеком и бесхитростным, как ребенок. Таким его знали все. Мне не раз случалось идти с ним по улицам городка. Все встречные здоровались с ним. На приветствия земля­ков он отвечал почтительным поклоном и снимал кепку. Он очень тосковал по цирку, по животным. Но когда получил предложение работать в зоопарке, он после долгих колебаний и размышлений отклонил его.

— У каждого корни в определенном месте,— сказал тогда Карел,— у меня они здесь, в цирке. Старое дерево плохо выносит пересадку.

В своем саду он дрессировал двух собак, а в сарае, за до­мом, — кур. Ерат Карела — Рудольф во многом походил на него. Рас­ставшись с цирком, он где-то в Австрии дрессировал козла. Обучал его хождению по узенькой планке, положенной на две бочки. Рудольф умер, и Карел Клудски остался един­ственным представителем старинного циркового рода. Эта длинная геральдическая ветвь, начавшаяся с незатейливого балагана кукол, доходит до современного чешского цирка.

Дрессировщик Карел Клудски жил вдвоем с женой Алжбетой. Детей у них не было, но одинокими их назвать нельзя было. То и дело в ворота их небольшого домика стучались артисты, дрессировщики, случайно оказавшиеся поблизости или специально приехавшие из Праги. Друзья и знакомые посылали ему сотни различных подарков, среди них оказы­вались и пироги, и фото, и многое другое. Собаки и кошки со всей Винаржицы ежедневно ожидали у зеленой калитки появления жены Карела. Ждали они тер­пеливо и долго, зная, что ожидание их не окажется на­прасным,— они получат молоко.

Здесь, в Винаржице, пришло к Клудски всеобщее при­знание его многолетнего и плодотворного труда на манеже цирка. Вышли из печати его воспоминания. Он получил вы­сокие правительственные награды. Грамоты и дипломы, вставив в рамку, он повесил в своем кабинете, рядом с фото отца, слонов и молодой Алжбеты, склонившейся с бутылкой молока над новорожденным слоненком. Как-то заслуженному дрессировщику предложили квар­тиру в новом благоустроенном доме. Он отказался: не мог расстаться с насиженным местом.

Приехали к нему однажды работники телевидения и кино. Тогда он нашел на приусадебном участке свой ста­рый бич, который в последний раз держал в руках в Вене, тот самый бич, которым он пользовался обычно при демон­страции своего выдающегося номера со слонами. Он взял бич и продемонстрировал возле дома все основные трюки своей старой дрессировки. В тот момент он словно забыл о присутствии кинооператоров, фотографов, осветителей. Они будто не мешали ему. Их словно и не было! Он мысленно как бы перенес себя в шапито, ощущал пряные запахи ма­нежа, порывы ветра, колышущего полотнища брезента...

В ту пору он уже был серьезно болен. Он очень похудел. Его оперировали. Затем оперировали вторично. Позже, как-то осенью, я снова встретился с ним. Появилось горькое предчувствие, что это наша последняя встреча. Так и слу­чилось! На его похороны пришли, вероятно, все жители неболь­шого города. День похорон оказался таким же хмурым, не­приветливым и студеным, как и тот, когда я приезжал сюда в первый раз. Похороны происходили в декабре. До весны было еще далеко. На склонах гор лежал снег. Сильный ветер обрывал листья с деревьев и сбрасывал черепицы с крыш.

Погребальная процессия медленно двигалась к старому кладбищу. За гробом шли артисты и много других людей, знавших покойного, видевших его в обыденной жизни и на манеже. Голос одного из седовласых артистов, выступавшего с над­гробной речью, дрожал от волнения и сознания тяжкой утраты. Затем оркестр исполнил любимую покойным цир­ковую мелодию, которая слышалась ему в бессонные ночи. Когда мы возвращались с кладбища, у зеленой калитки собрались собаки и кошки. Они, как всегда, терпеливо ждали молока.

Так я навсегда простился с «королем слонов»...

ВАЦЛАВ ЦИБУЛА

Журнал Советский цирк. Июль 1968 г.

оставить комментарий