Наш цирковой Прометей - Владимир Александрович Волжанский

Владимир Александрович Волжанский, народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР, обладатель международных призов и премий, артист, автор, режиссер, педагог и конструктор. Создатель замечательного спектакля под куполом «Прометей», заслужившего всемирное признание.

Ушел, не успев завершить работу над новым спектаклем — «Икар». Он очень ждал этой премьеры. И до последнего дня, будучи тяжело больным, продолжал работать с балетмейстером, художником, давать указания и советы исполнителям. Его называют «наш цирковой Прометей» — потому что вся его жизнь беззаветно была посвящена цирку, его творческие идеи неиссякаемы и плодотворны, и значение сделанного им в искусстве цирка вряд ли можно переоценить. Это был истинный художник.

Мы предлагаем вашему вниманию отрывки из рукописи Наталии Румянцевой, посвященной семье Волжанских. Владимир Александрович прочел рукопись, но выхода книги уже не дождался...

Что может интересовать читателя в рассказе о знаменитых канатоходцах? Как они ходят по канату, в чем техническая сложность этого процесса? Или желание одного современника понять другого, который посвящает жизнь хождению по этой веревочке под куполом? И в чем тут фокус, если люди XX века следят с таким увлечением за этими средневековыми забавами без капли иронии и награждают канатоходцев овациями?

Или читателя интересует, как сложилась жизнь этой семьи в цирке? Но тогда можно рассказывать о любой другой актерской семье, потому что все счастливые актерские судьбы в цирке очень похожи. А судьба Волжанских сложилась счастливо.

Но почему все-таки эта труппа стала считаться эталоном искусства советского цирка? Ведь у нас немало великолепных канатоходцев? Но Волжанский не просто создатель прекрасного аттракциона, он — явление в нашем цирке, характерное и неповторимое, как неповторим каждый художник. Он один из немногих, кто долгие годы шел от цирка трюка к цирку мысли, и потому он принадлежит и настоящему и будущему искусству цирка.

Мир художника слишком сложен, и исследователь может только предполагать, что это было так или иначе, опираясь на известные ему факты или на рассказы самого канатоходца. Но еще больше фактов остаются неизвестными, о которых уже забыл или не придал им значения сам канатоходец. Таким фактом мог быть и солнечный день, и полет птицы над домом, который он увидел в детстве, и неясные образы сна, и кадры приключенческого фильма, оставшиеся в памяти. Но откуда-то в его фантазии вдруг высветился человек, идущий от земли к небу, все время вверх...

Но ведь то, что он рассказывает теперь, — это его сегодняшнее настроение, какими выглядят события уже с вершин завоеванного Олимпа. И совсем неизвестно, какую окраску приобрели бы его воспоминания о тех же событиях, сложись его жизнь в силу какой-то случайности иначе.

Итак, есть факты его биографии, хроника творческих работ и официальные оценки его успехов, его рассказы и воспоминания. Но есть еще нечто самое самое важное, неуловимое, не ставшее фактом или даже воспоминанием, но сделавшее его художником, о чем мы можем только догадываться или фантазировать. Словом, я понимаю, что исчерпывающего и точного портрета канатоходца быть не может. Но я хотела, чтобы написанное о нем было правдиво и искренне. Тем более что написанное мною — это тоже всего лишь мое личное впечатление от знакомства и встреч с этим артистом. Kтo-то другой нарисует совсем иной портрет этого канатоходца. Повторятся, останутся неизменными только факты его биографии. А процесс творчества — это тайна, и можно только рискнуть слегка приоткрыть его, как приоткрывается цирковой занавес, выпуская на арену акробатов под ослепительный свет прожекторов и звуки марша...

Поэтому это всего лишь эскизы портрета, написанные в разное время и в разном настроении. Но с глубоким уважением и восхищением к этому выдающемуся актеру современного цирка...

Цирк... Вы любите цирк, как люблю его я, то есть всеми силами души своей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, какие свойственны молодости? Вы можете не любить цирк? Его ослепительный блеск и пестроту, его кажущуюся бездумность и понимание времени, жизнерадостность и скрытую печаль; его вечных клоунов, то гениальных, то беспомощных, мгновенно проникающих в суть вещей и вдруг опускающихся до самой мезозойской шутки, которые по-прежнему играют на крошечных скрипочках и так, между прочим, в одной репризе могут высмеять сложнейшие проблемы; его артистов — самых непревзойденных! Его бесконечно терпеливых слонов, его медведей, которые стали жить по законам века и носятся на мотороллерах новейшей марки. Искусство, которые многие не принимают всерьез, точно так же как сам цирк многое всерьез не принимает и подсмеивается решительно над всем... И если вы не любите цирк, идите туда и попробуйте устоять перед его обаянием!

—    Ну зачем столько восклицаний, — подает реплику с арены Карандаш. — Все гораздо проще.
—    Ну хорошо, пусть проще. Вот вы, знаменитый клоун, вы любите цирк?

Карандаш смеется:

— Зачем задавать такой вопрос человеку, который отдал пятьдесят лет цирку, собственно, всю жизнь. Я клоун, и никем другим себя не представляю. Я не могу и не умею быть нигде, кроме цирка. Даже дома долго быть не могу. Меня тянет в цирк. Володя, а ты любишь цирк?

Володя — это Владимир Волжанский, народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР, руководитель прославленной труппы канатоходцев.

О людях цирка рассказывают разное; и трагические случаи, почти легенды, и анекдоты, говорят с завистью, пренебрежением и восхищением. Но что бы ни говорили, цирк привлекает. И на первый взгляд жизнь цирковых артистов представляется увлекательной и блестящей, как вальс Штрауса. Но, конечно, нелегко. (А где легко?). Но зато огни, аплодисменты, тысячи зрителей, которые ждут чего-то необыкновенного, и артист, который сейчас это необыкновенное сделает, поездки, гастроли, перелеты через океан, московская арена как Знак качества и сочинский цирк на берегу моря, огромные «спорт-халле», давно знакомый отель «Амбассадор», Зимний цирк в Париже, королевский цирк в Бельгии... Словом, вся жизнь фантастична, как Лисе и Зурбаган — города Александра Грина. По крайней мере так все выглядит со стороны.

—    Так как, Володя? — спрашивает Карандаш. — Не надоело тебе еще ездить? Не собираешься уходить?
—    Ухожу, — говорит Володя и смеется. — Только я собираюсь уходить уже лет двадцать подряд.
—    А вот это ты не пиши, — говорит он мне, — а то все и начнут думать: а что это он в самом деле не уходит?

...Не так давно Волжанские вернулись из Бразилии, где о «Прометее» писали как о сказочном зрелище, лучшем спектакле, который когда-либо видели бразильцы...

Но Волжанский почти не говорит о Бразилии. Он говорит о трюках. Хотя в том-то и есть величайшее достоинство их номера, что в «Прометее» они сумели приподняться над конкретностью трюков. Главным стала мысль, высокая цель, во имя которой эти трюки и совершаются.

...Свет в зрительном зале тускнеет, гаснет совсем. Остаются только лиловые лампы «малого круга», вызывая яркое свечение нейлоновых рубашек, платьев в зале. Партер выглядит хаосом со светлыми островками. Бело-голубой ковер с неровным рисунком спиралей приобрел фантастический вид: теперь он похож на горы с голубыми впадинами, на которые смотрим с огромной высоты или на поверхность незнакомой планеты. Холодное, пустое пространство. «Поэма огня» Скрябина — и сразу возникает ощущение движения гигантских масс, океанов, как будто идет сотворение Вселенной. А потом появляется Прометей, совсем не тот исполин, формы тела которого на скалах Кавказа оставили громадные выемки. Совсем нет. Невысокий худенький юноша. Пускаясь в опасное предприятие — добыть божественный огонь, — он рассчитывает только на свою решимость и на свои неисполинские силы. Из-под купола спускается веревка, и он взбирается по ней вверх, туда, где подвешена большая серебряная чаша, из нее театрально вьются языки огня. Прометей подносит свой факел к чаше, он загорается. И так же по веревке Прометей спускается вниз. Гремит гром, сверкают молнии.

Вот так, с точки зрения цирка, происходило похищение огня. А дальше?

А дальше появляется Человек. И его касается факел божественного огня. И начинается покорение, скорее, приручение огня. Это балетный номер. Огонь — это женщина в красном огненном костюме. Огонь рвется из рук, бросается в стороны, а человек не знает, как с ним обращаться. Огонь стремится вверх, рвется на ветру, то мрачно и сильно разгораясь, то становясь слабым и женственным. Уже вся арена покрыта багровыми всполохами.

То есть, расшифровав цирковую символику, можно понять, что огонь разума, энергии, творчества завоевывает землю. И над этим всеобщим пожаром появляется Прометей.

И очень легкомысленно, как это может быть только в цирке, мы перепрыгиваем века и эпохи от первобытных греков в наше время. Потомки Прометея XX века, начало космических полетов...

Вот сейчас будут эти взлеты, со стремительностью ракеты в купол или, во всяком случае, со скоростью, которую раньше трудно себе было представить в цирке. Три взлета — Марина Волжанская, Женя Волжанская, Людмила Дружина. Они летят так, как будто само человеческое тело уже ничего не значит и вообще не существует, есть только символ скорости. А сами они, взлетая, уже не в силах ничего изменить, ничего предотвратить. Они исчезают во тьме купола, оставляя позади себя летящий огненный шлейф... А на сверкающей авансцене стоит Прометей как маленький скульптурный памятник самому себе.

И.вот тут выходят Волжанские, поднимаются на канат, начинается та часть спектакля, которую рецензенты всех стран единодушно признают невиданной и прекрасной...

А Волжанский уже думал об Икаре. Каждый вечер, глядя как стоит с факелом в руке Прометей, как взлетают под купол его дети и партнеры, он представлял, как с манежа поднимется мальчик Икар, на белых крыльях облетит купол. Внизу колышутся голубые балерины, как волны моря... Он видел мальчика Икара и ночью, во сне, и днем, во время репетиций. Вот с этой точки он взлетит вертикально вверх... вот здесь будет падать в голубые волны... Он всю жизнь — задолго до премьеры — все свои новые работы видел во сне.

...Они вылетели из Каракаса на рассвете. Рано утром поднялись над океаном. Устали, ужасно устали после гастролей. Столько выступлений, такая нагрузка. Домой, домой, и больше никаких премьер. Отдыхать, долго-долго отдыхать. «Прометея» хватит еще на много лет.

И тут он увидел в иллюминатор, как над облаками взлетел мальчик Икар на больших белых крыльях, помахал ему рукой и начал подниматься к огромному красному солнцу...

НАТАЛЬЯ РУМЯНЦЕВА

оставить комментарий