Наследственность. Рассказ Натальи Панкратовой

Я очень люблю одного человека. А этот человек больше всего на  свете   любит  цирк!   В   цирк  он   готов  ходить  ежедневно!

Я тоже люблю цирк, И не просто люблю. Цирк — это моя жизнь, моя страсть!   Что может быть   лучше цирка?!

В цирке я всегда искоса наблюдаю за своим другом. Во время представления он краснеет, бледнеет, смеется, замирает, нервно бьет себя по коленкам. Он волнуется за акробатов, летающих под куполом, бурно переживает успех дрессировщика, неудержимо хо­хочет,  глядя  на трюки   клоунов.

Публика, сидящая рядом с нами, гораздо больше внимания об­ращает на моего друга, чем на само представление. И это не удивительно. Глаза его блестят, он возбужден, напряжен, а главное, он счастлив! Он живет творческой жизнью, он делит с артистами их ус­пех, он трудится вместе с ними! Когда удачно проходит сложный но­мер, мой друг окидывает всех таким гордым взглядом, как будто, по крайней мере, половина успеха принадлежит именно ему! На лбу у него выступают капельки пота… И мне, старому знатоку и любителю цирка, это так понятно!..

В антракте мой друг отдыхает. Он болтает ногами, не достаю­щими до пола, и съедает бесчисленное количество хрустящих ва­фель с белым воздушным кремом. Такие вафли бывают только в цирке!..

Пора сказать, что моему другу шесть лет, зовут его Вовкой, и приходится он мне родным внуком.

Моя жена, Вовкина бабушка, о страсти внука к цирку говорит так:

Это у него наследственное!  К  сожалению,  недостатки  пере­даются чаще, чем достоинства! — и при этом многозначительно смот­рит на меня.

Я всегда молчу в таких случаях. Иначе она еще скажет, что я загубил ее молодость и что она спасла меня от позорной карьеры циркового комедианта!..

Не знаю, кто меня сделал работником городского архива, но что во мне погиб великий цирковой артист, это точно! И именно моя жена виновна в гибели этого артиста. Я не знаю, жонглера ли, акро­бата, дрессировщика или коверного, разве это не все равно, если он погиб?!

И вот в Вовке, в своем внуке, в его восторженных, блестящих глазах, в его напряженных, сжатых от волнения кулачках, в его бла­годарной, светлой улыбке, в его играх «в цирк» я узнаю себя! Ког­да парадно выстраивается униформа, шталмейстер выходит вперед, дирижер взмахивает палочкой, Вовка — маленький, вихрастый, оча­рованный — перестает существовать для мирских дел!

Я вспоминаю далекий заштатный городок, где прошло мое детст­во, где я впервые и на всю жизнь был отравлен сладким и прекрас­ным видением — цирком!

Но что это был за цирк?! Холщовый шатер, керосиновые лампы, поблекшая мишура, залатанные костюмы... Пара трапеций под купо­лом, потертый ковер на арене, шаткие, скрипящие скамейки и, ко­нечно же, гордость цирка — «всемирно известный факир Бен-Али-Бей»...

И все же более волшебного, красочного и прекрасного зрелища я тогда даже не мог себе вообразить. Все во мне замирало, когда две скрипки, флейта и барабан начинали бравурный марш. Жалкое, убогое украшалось детской фантазией, дополнялось воображением!.. Даже сейчас, стоит мне закрыть глаза — и сразу возникает пре­красная   картина, воспоминания  детства!

Каким же чудом кажется маленькому Вовке наш сегодняшний замечательный цирк! Ведь просто не верится, что могут быть на све­те люди, равнодушные к цирку, А они есть. Моя жена, моя дочь, мой зять...

Грустно,   когда   тебя   не   понимают   самые   близкие   люди.   И   не просто не понимают, а подсмеиваются над тобой, считают твою любовь чудачеством!

Может, и правда, что наследственность чаще всего проявляется через поколение. Ну, скажите на милость, кто этого малька Вовку заставляет любить именно цирк? Кто учил его хлопать от волнения по коленке? Конечно, никто! Смешно, но я сам, когда волнуюсь, всег­да похлопываю себя по коленям... А вафли? Скажете, случайность? Вот уже мне седьмой десяток, а вафли до сих пор моя любимая еда! И если я съедаю их меньше Вовки, то только потому, что боюсь про­извести   на окружающих  странное  впечатление.

Вовка (как и я в его возрасте) еще не решил вопроса, кем он станет, но (как и я) уверен, что жизнь его будет связана с цирком! В этом он не сомневается! Ну что же, может, ему повезет боль­ше, чем мне. Во всяком случае, все, что от меня будет зависеть...

Я боюсь только одного... Вовка вырастет... Встретит ту, единст­венную, любовь к которой окажется сильнее всего... А на свете есть люди, равнодушные к цирку...

Я со своей женой встретился в цирке. Сидела рядом со мной миленькая девушка, с круглыми от удовольствия глазами. Она вспле­скивала пухлыми ручками и смеялась, обнажая ровные белые зуб­ки... Я все помню... Она повернулась ко мне  и сказала:

Ах,   как  прекрасно!   Цирк — прелесть!

И так мне стало хорошо оттого, что рядом человек — родная душа!

Но права пословица, говорящая:  чужая душа — потемки.

Я обманулся... Спустя некоторое время, став моей женой, «род­ная душа» говорила мне:

Или я, или цирк! Ненавижу этот балаган!..

Я часто вижу себя во сне в великолепном костюме на ярко ос­вещенной арене, и рядом, конечно, Вовка!.. Наш номер сложен и опасен! Все рассчитано до сотой доли секунды! Это вам не учет архивных материалов!

Боюсь, что мы с внуком видим одинаковые сны. Сегодня утром он сказал мне, блаженно улыбаясь:

Дедушка, я видел во сне, что мы с тобой...

Он  перехватил  настороженный взгляд  бабушки  и умолк.

Господи, даже во сне балаганы снятся! — ни  к кому не обра­щаясь, сказала бабушка и вышла из комнаты, не задумавшись о том, что ее внук может и не знать слова «балаган».

Дедушка, мы  идем сегодня?.. Ты обещал...

Я обещал. Мы собираемся с внуком на прогулку.

Гуляйте  во  дворе  или  сходите  на  бульвар! — строго  говорит моя жена. — Ребенку нужен свежий  воздух. Сегодня такая  прекрас­ная погода!

Но я лучше знаю, что нужно этому ребенку! Мы выходим на ули­цу и, наслаждаясь действительно прекрасной погодой, направляем­ся прямо в цирк! Мы спешим: в воскресенье начало в полдень! Мы входим в зрительный зал одними из первых, там еще полу­темно. Мы с внуком покупаем хрупкие вафли и дружески перегля­дываемся. Скоро вспыхнет яркий свет, возникнет веселая музыка и начнутся  чудеса!  Счастье  переполняет маленькое  Вовкино  сердце.

Я ем сладкие вафли, но мне горько. Мне обидно. Ну, почему мы должны таиться? Почему должны скрывать свою любовь к цирку?!

Вчера моя дочь, Вовкина мать, сказала, что я порчу ребенка, прививаю ему дурной вкус, что дело может кончиться печально: Вовка повторит детство своего деда — сбежит с каким-нибудь бро­дячим цирком!..

Если бы сейчас были бродячие цирки и им потребовались бы верные люди, преданные делу, и если бы не болели так мои ноги, пожалуй, мы бы с внуком и удрали...

А ноги у меня болят... И не только ноги... Только чур об этом ни слова, это секрет... Наверно, мне и впрямь пора на пенсию, но я, как старая цирковая лошадь, все не сдаюсь... В конце концов, быть хорошим архивариусом не так уж плохо! Хотя...

Мы с Вовкой тихонько похрустываем вафли и думаем каждый о своем. Я  о  прошлом, он,  конечно,  о будущем...

 Журнал «Советский цирк» сентябрь 1958 г.