Созвездие имен и песен

КРАТКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПОЛЬЗЕ ФЕСТИВАЛЕЙ

Первое достоинство фестиваля — большое количество ин­формации. Московский фестиваль советской песни, про­шедший в начале лета в Эстрадном театре сада «Эрми­таж», позволил сразу, за один вечер, обозреть состояние нашей эстрадной песни и уровень ее исполнения — и то, что поют, и тех, кто поет. Польза от этого несомненна и очевид­на. «Звезды» нашей эстрады обычно выступают в концертах и различных эстрадных спектаклях по одному, по двое, ред­ко — больше. А в «Эрмитаже» собралось целое созвездие, что дало широкий простор для всевозможных сопоставлений и выводов, а также весьма полезно самим артистам — хо­чешь не хочешь, но возникает обстановка необъявленного конкурса, борьбы за симпатии зала с другими, столь же из­вестными, фамилии которых так же, как и твоя, помещают­ся красной строкой.

Для завоевания симпатии зрителя существует много спо­собов, но мы рады Отметить, что на состязании в «Эрмитаже» все пользовались только доброкачественными, все стреми­лись продемонстрировать не техническое умение вызвать аплодисменты, а то, чем они действительно богаты. Многие участники фестиваля выглядели на сцене «Эрмитажа» гораз­до более строгими к себе и порой обнаруживали более высо­кий вкус, чем на обычных концертах. Это, между прочим, наводит на мысль о том, Что подобные фестивали стоит устраивать регулярно, поскольку они безусловно помогут ар­тистам «быть в форме».

Кроме того, это был фестиваль советской эстрадной пес­ни — только советской. Среди нескольких десятков песен, предложенных нам в тот вечер, были, кажется, все лучшие и все популярнейшие песни последних лет, а также несколько старых, разговор о которых будет особый. Песни мирно сосу­ществовали друг с другом или сталкивались, чуть ли не враждовали, некоторые симпатичные мелодии теряли свое обаяние, другие воспринимались несколько по-новому — сло­вом, стало более ясно, чем сильна наша современная песня и чего ей не хватает.

И наконец — сама атмосфера фестиваля. Двое девушек умоляли администратора дать им хотя бы входные билеты — они здесь проездом, и, конечно, никак нельзя упустить слу­чай увидеть сразу и Кристалинскую, и Мулермана, и Чохели, и Кобзона...

ЯЗЫК МОЙ — ВРАГ МОЙ. НЕСКОЛЬКО СООБРАЖЕНИЙ ОБ ОТЛИЧИИ ФЕСТИВАЛЯ ОТ ЭСТРАДНОГО КОНЦЕРТА

Олег Милявский — один из лучших наших конферансье. Его непринужденность никогда не переходит в развязность, он умеет шутить с публикой и даже над публикой не грубо и не плоско, выгодно отличаясь этим от некоторых своих коллег. Он интеллигентен, остроумен, находчив и, безусловно, имеет право на свободный разговор со зрителем, причем у того не появится неприятное ощущение, что ему подсунули в собеседники малосимпатичного и не очень культурного че­ловека.

Все это сказано только для того, чтобы доказать, что мы не имеем ничего против конферансье вообще да еще хоро­ших, однако считаем, что им должно быть отведено гораздо более скромное место, особенно на фестивале песни. Потому что любое эстрадное зрелище требует соответствующего рит­ма, более того — ритм и есть одно из самых сильных качеств эстрады. Ритм захватывающий, ритм завораживающий, ритм тревожащий, ритм, так легко переходящий в аплодисменты... Все ритмы были в песнях этого вечера, и все они исчезали, когда появлялся Милявский и начинал неспешный, обстоятельный разговор с публикой. И каждому очередному певцу приходилось начинать сначала, превращать нас из собесед­ников в слушателей. Это разные виды контакта, а каждый контакт требует соответствующей настройки, и вот настройка на песню сбивалась Милявским, причем его хорошие каче­ства, пожалуй, даже мешали, потому что отключить его бы­ло трудно.

Заодно приходят в голову и более общие мысли о месте конферансье в эстрадном строю. Иногда говорят, что конфе­рансье, вместо того чтобы обслуживать программу и всех в ней занятых, демонстрирует в основном собственные способ­ности. Дело, как нам кажется, не столько в этом, сколько в обособленности конферансье от всех остальных — он, так сказать, сам себе и жанр и закон. Вот такое положение надо ликвидировать и подчинить конферансье общему закону — прежде всего ритмическому — данного представления. Что же до способностей — пусть демонстрирует, но в ритме про­граммы и, если потребуется, сокращая в интересах ритма свое пребывание на сцене. А еще можно попробовать устро­ить фестиваль конферансье — тоже было бы интересно.

Фестиваль песни — это фестиваль песни, поэтому чрез­мерное количество конферанса ему только повредило. Конеч­но, может показаться, что без конферансье будет как-то од­нообразно — песни, песни и ничего больше. Но в том-то и дело, что песни в данном случае не воспринимались как одно и то же — стали отчетливее их различия. И пели их разные артисты, так что и здесь не было однообразия. Все это, вероятно, следует учесть при организации следующих фестивалей и позаботиться о том, чтобы на них было инте­ресно с самого начала и чтобы это был интерес именно к данному представлению. Последнее немаловажно, так как есть множество способов заинтересовать зрителя, но не все годятся для любого случая. В «Эрмитаже» начали с того, что выпустили на сцену много тщательно обученных детей, и они старательно спели «Марш веселых ребят». Дети — это, конечно, всегда хорошо, но здесь их присутствие было явно неуместным: вспомнился канон различных торжественных собраний, а это на эстрадном представлении как-то ни к че­му. А потом много говорил Олег Милявский, и только после этого начался собственно фестиваль.

ЧТО И КАК ПЕЛИ

Рассказать обо всех песнях и даже обо всех певцах все равно невозможно. Что касается песен, то рассказывать обо всех и не нужно, потому что общераспространенный тип со­временной эстрадной песни, всем достаточно хорошо знако­мый, на фестивале был представлен весьма обильно. Это пес­ня, основывающаяся на одном из современных ритмов, обязательно содержащая упоминания о человеке, который куда-то шагает, ветре, солнце, а в песнях о любви — осени и дожде, о бригантинах, ребятах, тайге и романтике. Однообраз­на и их структура: основой песни все еще, как правило, ос­тается куплет и рефрен. К давно высказывающимся мнени­ям о том, что цельная форма, песня-монолог более интересна, дает певцам большие возможности и позволяет теснее соеди­нить музыку и слово, композиторы еще не очень прислуши­ваются. Широко распространенный ныне тип песни уже стал серьезно ограничивать возможности исполнителей, поскольку создать в нем что-то новое почти невозможно — приходится рассматривать песню как художественно нейтральный мате­риал для демонстрации своего темперамента, лиричности или эмоциональности. Это и делают певцы, но добиваются успеха чаще всего в песнях, отклоняющихся от стандарта или, по крайней мере, принадлежащих к лучшим его образцам.

Тамара Миансарова, например, составила свою фести­вальную программу из самых популярных песен — «Пусть всегда будет солнце» А. Островского и Л. Ошанина, «Первые шаги» С. Пожлакова и Н. Олева. Последняя звучит у нее на некоторых концертах с излишней шлягерной бойкостью, а здесь Миансарова спела ее серьезно и бережно. Пожлаков и Олев написали еще одну песню о детях — «Колыбель­ную»; Миансарова спела и ее, но песня была малоинтересной, а певица зачем-то пыталась имитировать голос ребенка. Ее выступление прошло с заслуженным успехом, однако это успех того времени, когда песни были новыми, а она — на­чинающей. Сейчас интонации песен распространились широ­ко, и манера, в которой поет Миансарова, — тоже; это вполне современная манера, но в ней не так уж много своеобразия, поэтому копировать ее нетрудно. Нельзя скопировать только обаяние молодости, оно представляет собой самостоятельное художественное качество, и когда оно утратится, его нужно будет заменить чем-то не менее ценным. Молодость на эст­раде — это чуть более, чем считается принятым, открытая личность артиста, привлекательное сочетание неуверенности и рождающейся индивидуальности. Потом неуверенность исчезает — так и должно быть, но индивидуальность остает­ся такой же неотчетливой. Сейчас Лариса Мондрус во мно­гом напоминает Миансарову, какой она была три-пять лет назад, и успех на фестивале она имела не меньший, но того же качества — это заставляет подумать о ее будущем. Ее репертуар состоит из песен того же стандарта, отчего не­сколько стандартным становится и сам успех. Дело тут, ве­роятно, и в еще несформировавшейся индивидуальности, в неумении отбирать свои песни, и в бедности репертуара — не количественной, а качественной, так сказать.

На фестивале мы убедились, что стандарт все еще сохра­няет господствующие позиции, и что певцы, которые питают­ся только или почти только им, обречены лишь на демонст­рацию своих профессиональных качеств. Поскольку эти ка­чества нам были знакомы и раньше, повода для разговора здесь нет. Есть смысл более или менее подробно остановить­ся лишь на исключениях, тем более что их было не так уж много.

Гюли Чохели. Она владеет обязательным для джазовой певицы умением трактовать голос как инструмент и уже этим выгодно отличается от других певиц, выступавших на фестивале, — эстрадных. В первой ее песне — «Мой люби­мый» Ш. Милорава и Джапаридзе — это умение осталось чисто техническим, не претворившимся в художественное качество. Но две другие — «Памяти Шопена» М. Таривердиева и В. Орлова и особенно «Желтые листья» М. Кажлаева и Р. Гамзатова — оказались вещами подлинно серьезными, драматичными не по-эстрадному, а по-джазовому, через музыку, а не через интонацию. Вот эту драматичность му­зыки Чохели умеет почувствовать и передать. «Желтые листья» кажутся нам лучшей из исполненных на фестива­ле песен, и исполнение было достойно ее. Почему лучшей? Трудно пересказать песню. Поэт сомневается в справедли­вости закона природы, по которому листья — и не только листья — обязательно должны умереть. Но словами здесь ничего не исчерпывается, в строгих джазовых гармониях музыки звучат и сомнение, и боль, и шум дождя, и вздох человека... Вот это и есть хорошая песня, очень она нужна!

Искренним и лиричным был Вадим Мулерман в песне Я. Френкеля и И. Гофф «Август», но если бы он ограничил­ся только такими песнями, его успех был бы меньшим. А лучше всего была принята песня А. Владимирцова и К. Рыжова «Вот не везет...»; она отклоняется от стандарта, ирония в ней перемешана с искренней грустью, и Мулерман сумел найти нужную интонацию. А у Майи Кристалинской лучше всего неожиданно про­звучала старая песня Дунаевского из кинофильма «Весна». Старых песен на фестивале было немало, они как-то неза­метно вошли в моду, но в большинстве случаев они так и оставались старыми и исполнялись, как раньше, без мудр­ствований — расчет, очевидно, был на воспоминания моло­дости тех, кто слышал эти песни пятнадцать или двадцать пять лет назад. Кристалинская тоже никаких новаций не демонстрировала — просто она сделала песню своей, окра­сила ее своим интимным и скромным юмором, своей чуть заметной грустью. И вот поэтому старая, старомодная песня (да-да, старомодная, сейчас так уже не пишут) показалась новой, интересной.

На фестивале выяснилась и еще одна черта наших эстрадных певцов, которую можно назвать недостаточной художественной ориентированностью. Порой создается впе­чатление, что все стилистические и формальные поиски современного актерского искусства проходят мимо эстрады, ни в малейшей степени ее не затрагивая, даже тогда, когда они имеют к эстраде самое прямое отношение. До сих пор отношение артиста к песне остается, как правило, самым нейтральным, точнее — подчиненным. Песня диктует певцу все до мелочей. Это, казалось бы, еще полбеды, но диктуют­ся-то слишком часто банальности вроде понижения голоса в лирических местах и повышения в патетических, дик­туются и исполняются с полным и явно излишним уваже­нием. Если уж на эстраде артиста называют соавтором песни, то он и должен им быть. А для этого необходима художественная самостоятельность, своеобразие прочтения, обратные решения, наконец. Пока решений нет просто никаких — если не считать решением манеру, например, Иосифа Кобзона равномерно и механически повышать громкость от начала до конца песни.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ЧТО ТАКОЕ ЭСТРАДНАЯ  ПЕСНЯ?

Среди проектов реформы баскетбола есть и такой — отбирать игроков по росту и устраивать состязания отдель­но для команд, в которых играют только люди нормаль­ного роста, и для великанов, поскольку это будут два различ­ных баскетбола. Вероятно, назревает необходимость диф­ференцировать еще не так давно единое понятие «эстрад­ная песня». Мне, в сущности, нечего возразить против того, что выше было названо песенным стандартом (разумеется, если это достаточно высокий стандарт). Существовали и бу­дут существовать и исполняться, и вызывать аплодисменты, и распеваться на улицах легкие песни, и пусть их будет как можно больше. Но есть другая эстрадная песня — та, что на фестивале была представлена Чохели, и рассматри­ваться она должна по какому-то другому счету. Не то чтобы по более высокому — просто по другому, ибо на ули­це ее распевать не будут, не то к ней отношение. Речь, собственно, идет о том, что такое эстрадная песня — искус­ство для отдыха и развлечения (со всей той мерой серьез­ности, которая такому искусству может быть присуща) или просто искусство без определений и ограничений. Речь идет о разном восприятии, в конечном счете о разной (в какой-то степени) публике.
Эта мысль кажется мне одним из самых важных уроков фестиваля.
 

Ю. СМЕЛКОВ

Журнал Советский цирк. Ноябрь 1967 г.

оставить комментарий