Так создавалась пантомима «Махновщина»

Год 1927-й. Десятый год Советской власти. По всему фронту искусств все шире развертывается борьба за создание произведений, созвучных эпохе, за ломку устаревших традиций, за новые формы и новое содержание.

Это требование нового содержания все настойчивей предъяв­лялось и к цирку. И прежде всего к разговорному жанру, кото­рый в программе циркового представления во все времена зани­мал немаловажное место. Без репризной клоунады, без сатири­ческих интермедий, без комических антре или злободневных куплетов трудно представить себе полноценное цирковое пред­ставление.

В этой области послереволюционное время сразу же потребо­вало коренной реформы: надо было создавать новый, созвучный эпохе советский репертуар. Такой новый репертуар, разумеется, начал создаваться с первых же дней революции. Создавался он трудно, медленно, зачастую неумело. В программу включались патетические стихотворные монологи. С новыми злободневными куплетами выступали музыкальные клоуны братья Танти и другие.

Уже в 1920 году в программе Московского цирка исполня­лась политическая клоунада «Чемпионат всемирной классовой борьбы», которую специально для известного клоуна Виталия Лазаренко написал Владимир  Маяковский. Остроумные интермедии на бытовые темы писал для Виталия Лазаренко и Николай Эрдман.

Слева направо: В. ТРУЦЦИ, В. ЛАЗАРЕНКО (в костюме и гриме Махно) и А. ДАНКМАН

Но задача создать большое цирковое представление, в ко­тором на новой идейной основе были бы воедино собраны и ор­ганически увязаны самые разнообразные элементы циркового искусства, включая и конный цирк, и клоунаду, и акробатику, и дрессировку, и различные виды иллюзий, — эта задача долго еще оставалась неразрешенной.

Можно ли приблизить цирковое представление к жизни, сде­лать его целенаправленным, придать ему значительный общест­венно-политический смысл на основе новой, революционной те­матики! Можно ли блестящую демонстрацию силы, ловкости и отваги использовать для представлений, так или иначе связанных с во­просами строительства социализма?

И как это сделать? Как сочетать революционную тему с сугу­бо условным искусством цирка, со всеми ограничительными ус­ловиями циркового здания и цирковой арены? Все это казалось в то время спорным, неясным. Ясно было одно: нельзя больше топтаться на месте, занимать­ся механическим повторением прошлого. Традиционные, но со­вершенно абстрактные, оторванные от жизни трюковые клоунады или внешне эффектные, но бессодержательные цирковые панто­мимы дореволюционных лет, вроде неоднократно возобновляв­шейся пантомимы «Черный пират», уже не могли удовлетворить нового зрителя. Создать большое цирковое представление на но­вом тематическом материале стало настоятельной необходимо­стью, диктовалось временем.

И такое представление было создано. Оно было создано по инициативе замечательного артиста советского цирка — Вильямса Труцци. ВильямсТруцци был не только постановщиком этого представ­ления. Именно ему, что особенно важно, принадлежала идея соз­дания большой цирковой пьесы на историко-революционный сю­жет из эпохи гражданской войны. Он назвал и конкретную тему: разгром Советской Армией махновщины в районе Гуляй-Поля.

Когда в конце 1927 года бывший директор госцирков А. М. Данкман предложил мне взяться за написание масштабно­го представления на эту тему, я был удивлен и смущен. Я просто не мог себе представить, как можно в форме циркового пред­ставления, больше того, в форме водяной пантомимы (пусть даже с текстовыми интермедиями) силами цирковых артистов представить реальное событие из истории гражданской войны, не искажая его социального смысла, оставаясь верным основным фактам, связанным с этой всем памятной героической страницей становления Советской власти на Украине.

— Понимаю ваше смущение, — сказал Данкман, — вы не первый, которому я предлагаю эту работу. До сих пор нас по­стигали неудачи. Попробуйте, может быть, все же у вас получит­ся. Подумайте, поговорите с Труцци, через два дня сообщите мне ваше окончательное решение.

Поговорить с Труцци? Конечно, это нужно было сделать в первую очередь. Но, признаюсь, я сильно сомневался, что встре­ча с ним может повлиять на мое решение. Несколько раз я видел Вильямса Труцци на арене. Я знал его как известного дрессировщика лошадей, одного из представи­телей старейшей цирковой династии, лучшего продолжателя тра­диционного искусства конного цирка.

Красавец, со спокойной, величественной осанкой, он напоми­нал мне почему-то великолепного Дугласа Фербенкса в знаме­нитом фильме «Багдадский вор». Стоя в центре арены, он арти­стически управлял своими элегантными четвероногими питомца­ми, послушно выполнявшими все его краткие приказания. И все же, чем мог помочь мне, молодому драматургу, даже самый искусный дрессировщик лошадей? Я ошибался. Встреча с Вильямсом Труцци изменила мое одно­стороннее представление об этом артисте. После беседы с ним я сразу принял решение немедленно приняться за создание сце­нария.

Не помню, что именно говорил мне этот спокойный и немно­гословный человек, помню только, что я ушел от него твердо уверенный в том, что лучшей, более богатой возможностями темы для создания масштабного циркового представления не найти. Я встретился с универсальным знатоком цирка, знающим все его возможности и умеющим мобилизовать их для достижения поставленной цели. Я встретился с настоящим цирковым режис­сером.

Вильямс Труцци точно перечислил мне все те технические трюки, которые он предполагал использовать в представлении и которые поэтому должны быть положены в основу построения сюжета. Кульминационным трюком всего представления должен был быть взрыв моста: махновцы, спасающиеся от преследования Красной Армии, взрывают мост. Но наши красноармейцы, заста­вив лошадей перескочить через образовавшиеся после взрыва провалы моста, преследуют и настигают врага...

Все рассказанное мне Труцци о технических возможностях и пиротехнических трюках, которые должны быть использованы при разработке данной темы, не столько ограничивали меня как авто­ра, сколько будили фантазию, наталкивая на интересные, неожиданные решения. Я принялся за работу с огромным увлечением. Сценарий был сдан в срок и принят без возражений. Труцци немедленно при­ступил к постановке. Но серьезные сомнения и тогда еще не покидали меня. Мне, например, казалось, что назначение Виталия Лазаренко на роль батьки Махно большой удачи не обещает. Виталий Лазаренко был опытным клоуном и почти феноме­нальным прыгуном. В этом качестве он и пользовался заслужен­ной популярностью.

Конечно, думал я, он будет великолепно держаться в седле. Но обладает ли он актерским талантом — способностью перево­площения, даром и навыком органической жизни в образе? А ведь для роли Махно от Виталия Лазаренко потребуется в пер­вую очередь создание сложного и противоречивого характера, исторически обусловленного, не только внешне, но и внутренне соответствующего реальному своему прообразу — атаману бан­ды, личность и поведение которого в те годы были еще у многих очень живы в памяти.



Сцены из пантомимы «Махновщина»

Но и тут я ошибся. Виталий Лазаренко превосходно сыграл роль Махно. Я имею в виду отнюдь не внешнее сходство, почти абсолютное, если судить по нескольким сохранившимся фотогра­фиям и по точному описанию облика Махно в знаменитой трило­гии Алексея Толстого. Лазаренко создал именно убедительный, на редкость достоверный характер, поднятого на гребень контр­революционной волны, истеричного, опьяненного своей эфемер­ной властью, атамана-анархиста.

Конечно, не легко и не сразу добился Лазаренко такого ре­зультата. Я редко встречал актера, который работал бы над ро­лью с такой полной отдачей сил, с такой страстной увлеченно­стью, с такой, я бы сказал, одержимостью. Это упорство, эта творческая одержимость и привели артиста к безусловной победе. Постепенно вырисовывался и образ всего спектакля. Как режиссер и постановщик Вильямс Труцци снова поразил меня своей душевной выдержкой и уверенностью мастера.

«Махновщина» была в полном смысле слова массовым зрели­щем. Кроме пятнадцати-шестнадцати основных действующих лиц либретто предполагало еще не менее сотни персонажей: в мас­совых сценах должны были участвовать красноармейцы, крестья­не, махновцы, торговки, обыватели, лодочники, гармонисты, пля­суны. Поэтому кроме всех основных сотрудников и клоунов цирка к участию в спектакле были привлечены физкультурники — гребцы, гимнасты, боксеры, фехтовальщики, артисты эстрады, балета и хора, студенты техникума сценического искусства и про­сто красноармейцы-кавалеристы.

В этих условиях просто удивительной казалась мне спокойная уверенность постановщика, умевшего планомерно и последова­тельно добиваться заранее поставленной перед собой точно оп­ределенной задачи. Труцци детально вникал во все области по­становки, работал с композитором Исааком Осиповичем Дунаев­ским, с художниками, с пиротехниками, с осветителями, с кино­монтажером, с работниками конюшни, с балетмейстером. Он не оставлял ничего вне своего непосредственного руководства.

— Я вынашиваю идею еще одного большого циркового пред­ставления — совсем в другом роде. Полагаю, оно может быть не менее интересным и нужным, — сказал он мне однажды, — но давайте не разбрасываться. Кончим одно, примемся за другое...

Но этим новым замыслам не суждено было осуществиться. В 1929 году, вскоре после постановки «Махновщины», Вильямс Труцци умер. Оказалось, что внешний вид этого на редкость красивого че­ловека, находившегося, как мы все были убеждены, в самом расцвете своих творческих и физических сил, был обманчив: на самом деле жестокий туберкулез уже давно разъедал его лег­кие. И когда он ставил «Махновщину», то был уже смертельно болен. Об этом никто из участников постановки не догадывал­ся — с такой выдержкой проводил он репетиции, так умел он скрывать от посторонних глаз свое недомогание.

«Махновщина» доказала, что цирковое представление, не те­ряя ни одного из специфических цирковых приемов и средств выразительности, оставаясь верным природе этого искусства, может быть новым по содержанию, может до бесконечности рас­ширить тематику и вобрать в себя любой реалистически-жизнен­ный материал, вплоть до отображения значительных эпизодов и событий нашей истории.

«Махновщина» положила начало целому ряду других подоб­ных представлений. Не все они были удачны. Но возможность их создания на основе современных сюжетов, значительных по своему идейному содержанию, была утверждена и доказана. Лично для меня важнее, чем само представление, была ра­дость творческой встречи с Вильямсом Труцци — необыкновен­ным мастером, одним из зачинателей и основоположников со­ветского цирка.

ВЛАДИМИР МАСС