Щедрый талант Леонида Енгибарова
 Пошел тринадцатый год с того горестного часа, как перестало биться сердце Леонида Енгибарова, но и поныне жива благодарная память о нем, и поныне не потускнел свет радости, который излучало его щедрое на доброту сердце.
Регулярно проводятся вечера, посвященные его творчеству; в училище циркового искусства, которое он окончил, происходят по инициативе его сокурсника, а ныне директора ГУЦЭИ С. М. Макарова, ежегодные смотры-конкурсы циркового юмора имени Леонида Енгибарова. Телевидение часто знакомит зрителей с искусством замечательного клоуна-мима. Нет, не стерло время следы, оставленные им на солнечном пятачке арены.
Поразительно, как много в последнее время поступает ярких свидетельств глубочайшей признательности и любви к этому редкостному таланту. И у нас и за рубежом продолжают выходить не только статьи, очерки, исследования, воспоминания об этом актере, но и художественные произведения: стихи, песни. Совсем недавно, почти одновременно, увидели сеет повесть о нем Марии Романушко «Не прощаюсь с тобой», в подзаголовке которой читаем — «Памяти Леонида Енгибарова», а издательство «Советский писатель» выпустило большой (без малого пятисотстраничный) роман Любови Рудневой «Голос из глубин», герой которого, одаренный клоун-мим, выведен под легко угадываемым именем Амо Гибарова.
В прошлом году на голубом экране показали несколько раз прелестный фильм «Цирк нашего детства», лучшим фрагментом которого, на мой взгляд, было слово о «клоуне с осенью в сердце». В том же году в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова на кафедре телевидения и радиовещания студентка из Еревана Л. Степанян сделала дипломную работу — документальный биографический фильм, посвященный жизни и творчеству Л. Г. Енгибарова.
Сегодня ему исполнилось бы ровно пятьдесят. И, конечно же, его изрядно порадовала бы выпущенная к этой дате ереванским издательством «Грох» новая книга написанных им новелл «Последний раунд».
О народном артисте Армянской ССР Леониде Енгибарове, как о прославленном мастере цирка, выдающемся клоуне написано много. А вот о его литературной деятельности — почти ничего. Между тем непревзойденный мим со всей страстью своего характера занимался еще и писательским трудом.
Этой богато одаренной натуре, наделенной кипучей энергией и эмоциональной возбудимостью, требовалась помимо цирковой еще и другая арена, где бы он мог полнее высказывать свое отношение к действительности. И такой ареной стала литература.
Он потянулся к ней всем своим существом. И с тем же пылом, с каким еще недавно рассуждал об эксцентрике, о секретах экранного и циркового комизма, говорил теперь о волшебстве слова, о тонкостях стиля. Похоже, что т впрямь «перышко», как ласково называл Енгибаров шариковую ручку, стало привлекать его больше, чем вчерашний неразлучный товарищ — зонтик для жонглирования.
Среди предпосылок, которые привели его к занятию литературным трудом, следует числить и такую: еще в начале актерского пути молодого комика тяготило все косное, что накопилось в клоунском ремесле. Нужно искать что-то свежее, не избитое, говорил себе новичок. Однако на практике столкнулся с тем, что «никто из авторов не хотел со мной работать», как вспоминал он позднее в одной из статей. Полагаю, что эти слова нуждаются в пояснении: вряд ли «не хотел», не мог — так будет вернее. Не мог потрафить взыскательному вкусу комика столь своеобразной манеры. К тому же и покладистым характером заказчик не отличался...
Как литератор, он складывался исподволь, тая до поры свои авторские поиски, и открыто выступал лишь как цирковой драматург: репризы, интермедии, пантомимические сценки он писал не только для себя, но и для других артистов эстрады и цирка. Сценарий полнометражного фильма «Путь на арену» стал трамплином для прыжка в профессиональную литературу.
Прошло время, и его миниатюры начали появляться на страницах то одного, то другого журнала: «Волга», «Урал», «Москва», «Сибирские огни» — его охотно печатали всюду, куда он приезжал на гастроли. Становилось ясно — это серьезно и глубоко. Это — второе призвание.
Можно лишь удивляться, каким образом находил он время для литературной работы при такой занятости, при неизменных многочасовых тренировках, при напряженных выступлениях, при встречах в редакциях газет, на студиях телевидения, при постоянной жизни на колесах.
А знаете, когда впервые появились в печати миниатюры Леонида Енгибарова? В 1964 году. После триумфальных выступлений в Праге на международном конкурсе клоунов, едва отгремели овации, и обладатель первой премии бережно упаковывал в номере отеля вазу богемского хрусталя — высший приз! — к нему вошел сотрудник популярного чешского журнале «Млада свет».
— Редакции стало известно, — сказал он, — что Енгибаров проявляет большой интерес к литературе и даже пишет сам. Те, кому довелось слышать сочинения гостя, дают весьма и весьма высокую оценку его творчеству. Журнал хотел бы напечатать несколько его вещей...
Ныне эта первая публикация, которой сам Леонид Георгиевич очень дорожил и гордился, хранится, как и все его литературное наследив, в ЦГАЛИ.
Как-то позднее, прочитав с огромным интересом несколько его миниатюр, я спросил: когда ему захотелось записывать свои мысли и наблюдения на бумаге, иначе говоря, какое время он сам считает точкой отсчета? Леонид, не задумываясь, ответил: «Давно, даже не упомнить когда, одним словом, — с мальчишеских лет. Но захлестывали другие дела и увлечения».
На наших глазах он формировался в литератора с четко выраженным индивидуальным стилем, своим почерком миниатюриста. Подобно стихам истинного поэта, его миниатюры не вымучены, они просты и прозрачны. Сдается, что все это написано одним духом, сразу набело, словно он не знал тягостной поры литературной учебы — так зрелы и так своеобразны они, сверкающие, словно хорошо ограненные драгоценные камни. На самом же деле за легкостью письма, за изяществом стиля скрыт огромный труд. Он тщательно шлифовал даже крошечные зарисовки. Сохранились черновики — свидетели кропотливых и мучительных поисков совершенной формы. Стоит взглянуть на эти листки, испещренные бесчисленными поправками, и ясно будет, каким напряжением ума добыты эти граммы радия. Иначе и быть не могло: без воистину титанического труда не сложился еще ни один большой актер и ни один большой писатель.
Опытный мастер смеха, он не прибегал на манеже к сгущенному комизму, к педалированию, буффонаде. Точно так же и в качестве литератора не пользовался жирными тонами, не употреблял и черного цвета. Его излюбленное художстаенное средство — акварельное письмо сдержанной колористической гаммы.
Под его пером рождались произведения такие же своеобразные, как и его цирковые интермедии, отмеченные «лица необщим выраженьем», произведения, в которых причудливо отражалась незаурядная личность автора. Лирический герой его маленьких новелл воспринимает окружающий мир поэтически, и притом чуточку насмешливо.
Для авторской манеры Енгибарова характерны сконцентрированная мысль, лаконизм, доверительный тон, взятый в расчете на активную фантазию читателей. Всем своим образным строем его миниатюры адресованы тем, кто умеет читать между строк, видеть за внешним, первым пластом пласт, лежащий ниже, кто способен дорисовать обстановку, намеченную автором лишь пунктирно, увидеть за деталями цельную картину, услышать внутреннюю мелодию произведения, ради которой зачастую оно и написано.
Писал Енгибаров много. Под его легким пером рождались чудесные поэтические импровизации, обретали жизнь различные персонажи — образный мир его новелл необычайно многолик. Спорт, цирк, путешествия, дружеское общение с интересными людьми — вот где черпал он темы своих миниатюр. Они заселены акробатами, тренерами, художниками, каменотесами, мудрецами, своенравными или же кроткими девушками. Но больше всего в них — влюбленных... Вот кому привольно живется на тесной площади енгибаровских миниатюр!
Автор был талантлив и в творчестве, и в любви, и в дружбе. Люди тянулись к нему. Одни отчетливо сознавали его незаурядность, другие лишь угадывали ее. Он был доступен, прост в общении, открыт сердцем.
За свою короткую, но блистательную творческую жизнь он успел снискать необыкновенную популярность: зрители ходили «на Енгибарова», как ходят в театр эстрады «на Райкина». Громкое имя его было крылатым — оно перелетало и за рубежи нашей страны, получив и там высокую, если не сказать высочайшую оценку. На страницах «Истории мирового цирка», переведенной с французского и выпущенной недавно издательством «Искусство», автор этой книги Доменик Жан-до, анализируя исполнительскую манеру современных клоунов, пишет: «Самый интересный из них Леонид Енгибаров — темноволосый молодой человек приятной наружности с холодным юмором на грани абсурда — напоминал обликом Китона в фильме «Генерал»... Енгибаров мог развеселить любую публику — сценки его были зрелищны и потрясающе смешны».
Последние годы Енгибаров жил особенно напряженной духовной жизнью с неусыпно пульсирующей мыслью, с борением чувств, жизнью, до предела заполненной творческими исканиями и смелыми замыслами, которые вливались в общий процесс развития искусства клоунады в советском цирке.
Свойственное дарованию Леонида Енгибарова поэтическое видение мира нашло живое отображение в новой направленности его художественно-исполнительского метода. Клоун-поэт — так, пожалуй, можно было бы аттестовать этого чародея умного смеха. Появилась и еще одна новая грань в характере енги-баровского героя, на этот раз уже нравственного порядка,— щедрость на доброту. «Добрая, отзывчивая клоунская душа — вот мой нынешний идеал», говорил он за год до того, как оборвалась его жизнь. И в других интервью: «Юмор без сердца — холодный юмор»... «Злой комик вряд ли встретит отклик в человеческих сердцах». Примерно в это же время Леонид Георгиевич высказал мне в беседе удивительную мысль, впрочем, даже не мысль, а мечту о клоуне, в котором воплотились бы черты характера князя Мышкина. «Но с той лишь разницей, что у Достоевского, — говорил он, — Мышкин — фигура трагическая, а мой герой по своей сути трагикомичен. Основное же у них общее:, оба болеют душой за каждого человека, оба готовы откликнуться на любой зов, оба не задумываясь, придут на помощь к нуждающемуся в ней». А в автобиографии написал: «Главное для меня в жизни — чувствовать ответственность за все, совершающееся вокруг нас».
Обо всех аспектах его творчества- на тесной журнальной площади, разумеется, не расскажешь, но о главном, о том, что властно владело помыслами героя нашего рассказа, чем он жил в последнее время, — об «Авторском цирке» рассказать необходимо.
Авторский цирк — что это такое? На этот вопрос ответишь не вдруг. Начинать приходится издалека. Тройственное начало или, как говорил сам Енгибаров, триединство, то есть сочетание в одном лице трех творческих свойств: авторского, режиссерского и исполнительского известно издавна. Еще скоморохи древней Руси были одновременно и сочинителями «утехословия», иначе говоря, своего репертуара, сами себе его ставили и сами же играли, да вдобавок сами организовывали зрителей, роль которых тогда была исключительно активной. Тройственное начало осуществлялось в искусстве Лопе де Вега, Мольера, Шекспира. В наше время ярким примером триединства могут служить фильмы Чарли Чаплина, а у нас — Василия Шукшина, который, к слову заметить, питал к Енгибарову дружеские чувства, снимал в своих фильмах и уподоблял его творчество айсбергу, когда на поверхности, говорил он, меньшая часть, а под водой — большая. В пятидесятых годах этого столетия в практике мирового экранного искусства утвердился термин, выражающий принцип творческого триединства — «авторский кинематограф». Эстетическое своеобразие этого художественного явления и подтолкнуло ищущую мысль Енгибарова к созданию «Авторского цирка», идея которого уникальна — такого еще не знал ни наш манеж, ни зарубежный.
Все его душевные силы в последний год были сосредоточены на этом замысле.
Энергичное движение к его реализации вобрало в себя напряженные размышления о специфике режиссуры цирка и драматургии крупных форм, о фабуле будущего спектакля (ведь предыдущая его постановка «Звездный дождь» была бессюжетной). Уже был написан сценарий, в котором языком цирка рассказывалась история непростой, и до поры неразделенной любви молодого поэта, человека далекого от житейских дел, витающего, как говорится, в облаках, к статной спортсменке, девушке своенравной, имеющей к тому же солидного жениха; были уже присмотрены исполнители главных ролей и разработана режиссерская экспозиция — и вдруг нелепая смерть в том возрасте, который слывет роковым, — в тридцать семь лет...
О Енгибарове писать трудно; он многогранен и психологически сложен как личность и как художник. Натура эмоциональная, увлекающаяся, необыкновенно общительная и вместе с тем временами замкнутая, характер его состоял из противоречий и контрастов — таков он в личностном плане. И, пожалуй, лучше всего о нем сказать его же собственными словами, из новеллы «Листья»: он — из тех, что «ни в каких гербариях не фигурируют». В творческом же аспекте — это редкостный феномен. Вклад его в искусство клоунады колоссален. Енгибаров самым заметным образом раздвинул границы смехового жанра. Его нововведения, богатство художественных находок, необычность самого сценического образа и общего подхода к цирковому комизму энергично влияли на развитие не только нашего искусства клоунады, но и мирового, оказывали прямо-таки гипнотизирующее воздействие на творческие поиски молодых актеров. И поныне здравствует и процветает на манеже и на эстраде енгибаровский стиль пантомимической клоунады — клоунады, которую принято называть философской.
Р. СЛАВСКИЙ
оставить комментарий |
RSS 
