Что такое эксцентрика
Я с интересом прочитал статью В. Назаренко об эксцентрике. Воистину понять смысл этого явления крайне важно для всех работников цирка и даже для зрителей.
В рассуждениях Назаренко много верных и тонких наблюдений. Но ведь для того, чтобы исчерпывающе определить сложное понятие эксцентрики (или эксцентризма, что практически одно и то же), следует, как мне кажется. постараться до конца выяснить. на чем зиждется смех. Что лежит в самой основе смешного? Без этого постигнуть разновидности комического нельзя. Я хочу высказать некоторые соображения по этой проблеме.
Часто мы смеемся в тех случаях, когда в чем-нибудь наблюдаем несоответствие между нормой человеческого бытия и ее проявлением. Какой нормой? — спросите вы. А любой... Могут возразить: кто же будет смеяться. если увидит резкое нарушение нормы, скажем, убийство или насилие, ограбление или разрушение ценностей? Верно. Есть разница в том, что может вызвать смех, а что — возмущение, негодование, отвращение. И, конечно, в природе комического лежит особый тип несоответствия между нормой и ее осуществлением: нарушитель нормы сам по себе не смешон, а смешна его претензия на то. что он и является носителем нормы; противоречие между прекрасным и безобразным само по себе не смешно, но смешна претензия безобразного. его стремление выдать себя за прекрасное и так далее.
Характерно, что самое понятие смешного диалектично. То, что будет нелепым, неприятным, глупым в одной среде, в одну эпоху, окажется обычным и разумным в другое время, в другой стране, для другого класса того же общества. Примеров здесь сколько угодно. Введите мещанина в круг аристократов. Он будет смешон всем своим поведением. Но и наоборот — представитель высшего общества всегда окажется комическим персонажем для простого народа. Детская наивность, заставляющая ребенка делать неверные выводы, также служит поводом для смеха.
Существенно, что смешное всегда привязано к конкретному моменту и в действительности и в искусстве. Нельзя говорить «смешная пьеса», а надо формулировать, по-моему, как «В этой пьесе 43 смеха». Почему нам важно отметить такой момент? Потому что из каждого комического узла — то есть из каждого повода для смеха — аудитория непременно делает конкретные социальные выводы. В самом деле, задумывались ли вы. над кем вы смеетесь в каждом отдельном случае?
Сложность восприятия смешного сказанным выше не исчерпывается. В зависимости от индивидуальности зрителя (слушателя, читателя) противоречие. вызызающее смех, будет восприниматься по-разному. Кто-то станет на сторону нарушителя нормы, а кто-то — против него. Пример: анекдоты о денщике и офицере в царской армии. Солдаты смеялись над офицерами, когда слушали эти анекдоты. А офицеров потешало поведение денщиков.
Но есть и еще один важный момент. не освоив которого, нам нельзя приступать к рассмотрению проблемы эксцентрики Речь пойдет о том непременном преувеличении (гиперболе), без которого комическое в искусстве не было бы возможным. Преувеличение требуется для того, чтобы подчеркнуть противоречие. Правда, иногда сама жизнь создает несоответствие настолько явное и сильное, что гипербола не нужна. По мы не должны «ждать милостей от природы». Мы обязаны строить наши комические узлы настолько наглядно. чтобы аудитория не прилагала бы чрезмерные усилия для осознания противоречия. Кстати, если читатель (слушатель, зритель) только после дополнительных рассуждений поймет, что именно ему хотели сообщить, он уже не сможет над этим фактом смеяться никогда. Смех есть частица мгновенной реакции.
Итак, комическое зиждется на гиперболе. Степень преувеличения бывает самая различная. Ог мягкой и почти незаметной гиперболы А. П. Чехова, которую неискушенный читатель и не воспринимает как преувеличение: читателю кажется, будто автор целиком следует реальной жизни, а между тем гипербола тут есть. — и до чудовищных преувеличений Рабле, Свифта, Салтыкова-Щедрина. Салтыков-Щедрин, например, пишет в "Современной идиллии", что некий хлипкий субъект, будучи взят двумя пальцами под ребра богатырского сложения человеком, «сперва вовсе исчез из обихода, но потом опять осуществился». Предлагаю моему читателю самому оценить степень преувеличения в таком образе...
Какая мера гиперболы наилучшая? — спросите вы. Лучшая та, что более всего подходит к данному жанру, к данной теме, к данной творческой индивидуальности. Установить единую меру преувеличения было бы бессмысленно. И, например, для комиков в цирке не только допустимы, но и прямо показаны гиперболы максимальные. Те теоретики, которые хотят превратить клоуна в артиста "полутонов", обнаруживают отсутствие понимания цирка и его природы. Нельзя забывать, что современная клоунада выросла из народного искусства. Она в самих своих истоках была яркой и предельно гиперболичной: иначе ее не приняли бы зрители. Да и площадки, на которых клоуны выступают, со всех сторон окруженные публикой, требуют буффонности. Вот мы и добрались до основного термина, определяющего этот вид искусства!
Но сколь бы ни было велико преувеличение, заложенное в данном комплексе. предложенном аудитории, все равно каждый читатель (зритель, слушатель) делает из него логические выводы. Если выводы не сделаны, то (как сказано мною выше) смеха нет и не будет. А вот наличие смеха нам говорит, что воспринимающий искусство (или жизненный эпизод) индивид свой вывод сделал. Вы заметили: самая короткая шутка, анекдот, лаконичный рисунок, реплика в клоунаде или пьесе, жест или интонация." коль скоро они смешны, обретают вполне самостоятельное существование. Их повторяют и пересказывают вне сопровождающего контекста. Вот почему. создавая произведение комического жанра, надо точно рассчитывать, что сообщит вашей аудитории не только вся вещь в целом, но и каждый комический узел в отдельности.
Итак смех сигнализирует, что произошло нарушение нормы. А какой нормы? Это тоже следует определить тщательно. Но нас теперь интересует одна категория нарушении: нарушения логики. Потому что именно на этом строится эксцентрика. Многовековая практика показала, что нарушение логики обусловливается несколькими причинами. Мы говорили выше об алогизме детей. Выводы из таких противоречий гласят, что юным часто свойственны неверные оценки действительности. Алогизм в поведении и высказываниях людей, вышедших из детских лет. заставляет нас думать о том. что в данном случае присутствует наивность, невежество или глупость. Но все эти моменты не выходя г за пределы быта.
Однако мы знаем и иной вид алогизма: преднамеренного. Вот тут начинается эксцентрика. Понятно, что чаще всего и острее всего она применяется в клоунаде, ибо буффонная гипербола дозволяет любые противоречия. Если человек на манеже (или на сцене) убивает клопа выстрелом из пистолета, подвигает не стул к роялю, а — рояль к стулу, становится на голову, чтобы поглядеть на циферблат упавших часов, — такие нарушения логики вызывают смех, но аудитория отлично понимает, что тут имеет место желание ее, почтеннейшую публику, посмешить. И такой метод вы можете увидеть не только в цирке. Сегодня в любом издании вы можете увидеть карикатуры, в которых сюжет представляет собой подобное же «нарушение здравого смысла».
Возражать в принципе против этого запланированного алогизма не надо. Надо только сказать, что все зависит от меры: если перейти на эксцентрику. так сказать, полностью, мы утратим важнейшую основу комического: общественное значение. Подобно тому как на практике сатира непременно сочетается с юмором, так и эксцентрика в клоунаде полезно дополняет просто буффонные элементы. Опять-таки, если она не превалирует. В условиях капитализма эксцентрика абсурда сплошь да рядом царит — и не только в клоунаде, ко и на сцене, в графике, в литературе. И понятно, почему там так полюбили эти приемы. Эта эксцентрика становится ведущим началом, избавляет от социальных выводов, радует снобов, которым скучно постигать реальную жизнь, отвлекает от действительности.
А нам зачем такое? Советский гражданин не нуждается в юморе нелепостей. Он желает и в комических преувеличениях видеть отзвуки реальной жизни. Лучше, если нелепость не просто нелепость, а нечто живущее в наши дни. Пусть преувеличенное до стадии буффонады, однако выражающее свою первооснову. Великий русский режиссер Вл. И. Немирович-Данченко сказал: «На сцене ничто не чересчур, если в основе этого есть верное зерно». Драгоценная мысль! И она точно формулирует наше отношение к эксцентрике.
А в каких жанрах возможен эксцентризм? В клоунаде — о ней мы сказали. В музыке — здесь эксцентрическим моментом будет использование в качестве инструментов различных вещей, обычно не имеющих отношения к музыке. Кто же не знает опыта знаменитых клоунов Бим-Бом?.. Их последователи с полным правом выступают в наших цирках доселе. Тарелки и сковороды, дрова и пуговицы, пилы и шестеренки, при помощи которых можно играть мелодии, — вот истинная стихия эксцентрики.
Акробаты-эксцентрики. которые ведут себя соответственно этому направлению в искусстве, тоже пользуются успехом. А еще чаще в группу артистов, ведущих себя «всерьез» — если угодно, назовите это академическим стилем, — вводится один комик-эксцентрик. Он очень украшает весь номер, но не кажется зрителям назойливым, ибо его «бестолковые» трюки чередуются со строгими и разумными упражнениями всех остальных участников.
Можно было бы перечислять и дальше возможности применения эксцентриады. Но, думается, вопрос ясен. Если точно анализировать конкретные явления искусства, можно успешно пользоваться приемами эксцентризма, усиливая идейное и художественное воздействие нашего цирка и нашей эстрады.
Виктор Ардов
оставить комментарий