Концерт в лесу
Из фронтовых воспоминаний.
— Эх, друг! — сказал Вася Коновалов. — Хороший получился номер... Да костюм у тебя не того... Не для сцены.
Я усмехнулся, скосил глаза на свой наряд. Кожух, перехлестнутый ремнями. Шапка-ушанка. Рваный, прожженный в нескольких местах кусок парашюта, заменявший маскхалат... Ничего себе артист!
— Может, без меня обойдется?
— Как это обойдется? Ты что? А костюм тебе будет!
Вася повернулся и зашагал прочь, озабоченно насвистывая песенку. За плечом у него небрежно покачивался автомат. К поясу ладно пристроилась кобура пистолета. Из-за голенища торчала наборная рукоять финки. Но Васю на сей раз обуревали заботы отнюдь не боевые. Сегодня, в канун нового, 1943 года, предстоял большой концерт, на который были приглашены не только партизаны нашего соединения, но и гости из соседних отрядов. И, уж конечно, нашему главному концертмейстеру и бессменному конферансье не хотелось ударить в грязь лицом.
Прежде всего — концертный зал. Вася сам его спроектировал, и сам руководил строительством. На поляне, которая раскинулась в центре лагеря, возле землянок штаба, добровольцы (от них благодаря Васиному обаянию и организаторскому таланту буквально отбоя не было) соорудили «сцену» — огороженное березовыми жердями пространство. За сценой расположились импровизированные кулисы — пара саней с поднятыми вверх оглоблями, на которых были развешаны трофейные камуфлированные плащ-палатки. Места для зрителей заменяли ряды неглубоких канавок, на краях которых можно было сидеть. Вековые ели, обрамлявшие поляну, служили фоном и декорацией. Занавеса не было, да он и не требовался.
Но и сцена и зрительный зал — все это еще полдела. Главному концертмейстеру требовалось позаботиться и о гриме и о реквизите. Впрочем, и то и другое требовалось главным образом мне. Я должен был читать «Стихи о советском паспорте», и, по мнению Васи, мой партизанский наряд никак не подходил для этой цели. Участники всех остальных номеров, сценок и скетчей, автором которых был все тот же Вася, танцевальный ансамбль и партизанский хор выступали в собственных и без того живописных костюмах...
Незадолго до начала концерта в нашей землянке появился Вася с большим узлом под мышкой.
— А ну, примерь! — лукаво усмехнулся он.
Я развязал узел и ахнул. Черное драповое пальто, черный галстук, белоснежная рубашка из роскошного парашютного шелка, невесть откуда взявшаяся фетровая шляпа, разумеется, тоже черного цвета.
— Где ты достал?
— Молчи, надевай и готовься к выходу... Да смотри не запачкай! Начхоз с меня шкуру спустит...
Концерт начался сразу после обеда, чтобы успеть дотемна. Вася, у которого расходилось воображение, предлагал устроить искусственное освещение, разложив вокруг сцены костры, но командир соединения генерал Федоров запретил нарушать светомаскировку.
В зрительном зале — народу битком. Все места заняты, А те, кому не хватило канавок, стояли вокруг тесным кругом, переминаясь с ноги на ногу. Зрители молчали. Все знали: на опушках неспокойно. Только вчера у деревень Вормино и Каталине шарила немецкая разведка, прощупывая расположение партизанских застав. Это верный знак, что гитлеровское командование готовит очередную карательную экспедицию и что с часу на час надо ждать «гостей».
И тем не менее все свободные от нарядов и караулов партизаны пришли на концерт. Всем известно, что концерты у нас бывают отличные. И артисты не обманули ожиданий зрителей. Хорош был и хор, который спел в числе прочих несколько партизанских песен, сочиненных нашими лесными поэтами. И пляска, хоть на снегу не получалось настоящего притопа, удалась на славу. И конферансье — сам Вася, который то и дело появлялся на сцене и улыбался своей широкой, удивительно располагающей улыбкой, — так и сыпал шутками и прибаутками, вызывал дружное одобрение зрителей. А когда он пропел собственного сочинения частушки под названием «Три «Г», в которых «под орех» разделал Гитлера, Геринга и Геббельса, — прокатился такой смех, что с елей посыпались комья снега.
Мой номер тоже прошел под аплодисменты, хоть и читал я, признаться, неважно. Успех его определил, очевидно, костюм, удивительный и странный в военном, партизанском лесу... Скоро от напряжения аудитории не осталось и следа. Нас охватило веселье, мы не замечали холода и дружно обсуждали каждое удачное слово, долетавшее со сцены. Наконец Коновалов объявил заключительный номер, которого все дожидались с особенным нетерпением. Это была короткая интермедия, написанная им самим. И главное заключалось в том, что исполняли эту интермедию профессиональные актеры.
В нашем соединении их было трое. Заслуженный артист УССР Василий Хмурый был, говоря «старым штилем», трагиком, Дмитрий Исенко — комиком, а сам Вася Коновалов числился в списках труппы героем-любовником. Все трое работали до войны в Черниговском областном драмтеатре, а когда гитлеровские армии подошли к Чернигову, добровольно остались воевать в тылу врага. Каждый подобрал себе партизанскую специальность по своим склонностям. Василий Хмурый, человек уже немолодой, определился в отдел пропаганды. Дмитрий Исенко стал подрывником, и на его минах взлетел в воздух не один вражеский эшелон. А Вася Коновалов, отличавшийся незаурядными органиэаторскими способностями, стал командиром партизанского взвода и принимал участие во многих боях...
Интермедия, поставленная, так сказать, силами Черниговского облдрамтеатра, помню, начиналась так, На сцене появился ста-эоста-предатель, роль которого великолепно исполнял Митя Исенко. Кутаясь в огромный рыжий тулуп, он вслух рассуждал о том, как лучше служить- немцам и охотиться за партизанами. «Я их, таких-сяких... — бушевал староста. — Вот поимею и сразу в расход выведу...».
Староста не заметил, как на сцене появились два человека.
— Эй, дядько! — окликнул один из них. — Где тут дорога к лесу?
— А вы кто такие? По какому-такому разрешению идете в лес? — коршуном налетел на них староста. — А ну, пошли в управу, к господину немецкому начальнику!
— А вот по какому...
Тот из вновь прибывших, что был постарше (его играл Хмурый), вынул из-за пазухи пистолет и... Однако конца интермедии нам увидеть так и не пришлось. Послышалось тонкое, комариное гудение мотора. Оно становилось все громче. Мы подняли головы: из-за деревьев, окружавших поляну, показалась «рама» — ненавистный партизанам фашистский самолет-разведчик. Видимо, летчик заметил скопление людей, «Рама» заложила глубокий вираж и сделала круг над поляной, едва не задевая крылом вершины елей. Навстречу ей ударили винтовочные выстрелы, прогремела очередь из ручнике. «Рама» взмыла ввысь, сбросив на прощание несколько мелких противопехотных бомб, которые с сухим треском разорвались в лесу... И тотчас, будто в ответ, с опушек донеслось железное постукивание автоматов и пулеметов. Послышалась команда: «В ружье!..»
Мы закинули за плечи автоматы и отправились по своим местам. Мы знали: и сегодня, и завтра, и послезавтра, и через месяц — изо дня в день и из ночи в ночь — нам предстоят бои. Это было для нас самой обыденной и нормальной партизанской жизнью. Но на этот раз вместе с патронами, которыми были набиты диски наших автоматов и пулеметов, мы уносили с собой боевой заряд веселья и хорошего настроения. И от этого снег казался не таким глубоким, И мороз не таким яростным, И победа — близкой и доступной...
Журнал Советский цирк. Февраль 1967 г.
оставить комментарий