Обезьяньи повадки

Обезьянничанье — этот стыдный и прилипчивый порок — пришел к нам из незапамятных времен, от наших симпатичных хвостатых предков. Об этом ясно говорит само название. Можно легко себе представить, как все это началось...

На зеленой доисторической площадке под баобабом готовилось представление. На представление должны были при­ехать самые яркие дарования из сосед­ней дружественной стаи. Очевидно, они приехали и оставили о себе неизглади­мое впечатление. Мы не знаем точно, чем именно. Может быть, соседний ве­дущий особенно ловко доставал палкой плоды с дерева (по тем временам это был потрясающе новый трюк). Может быть, симпатичная певица по-особен­ному взвывала в конце модного по тем временам твиста «А я скачу тебе на­встречу».

Повторяю, деталей мы не знаем. Но какие-то особенности репертуара, исполнительской манеры крепко запали в го­ловы местной художественной обще­ственности. И поскольку местная худо­жественная общественность по части ис­кусства была слабовата (тяжелые усло­вия, доисторический период), она нашла самый простой выход. Началось обезьян­ничанье.

На всех последующих представлениях местные ведущие доставали палкой пло­ды с дерева, а местные певицы одина­ково старательно взвывали в конце твиста. Взвывание стало всеобщим. По­степенно новой исполнительской мане­рой было заражено все местное населе­ние. Взвывание захватило разговорную речь. Общественность послушала-послуша­ла — и взвыла. На сей раз от негодования. Появились первые меры по борьбе с обезьянничаньем. Воющий стиль был объявлен вне закона. Наиболее неиспра­вимых его последователей ловили и тут же съедали.

Но обезьянничанье — не тот порок, с которым легко бороться. Всеобщее подражание, заимствование, обезьянни­чанье и попугайничанье (бедные птицы тоже не остались в стороне) приняло по­истине планетарные масштабы... Прошли века. Тяжкий порок обезьян­ничанья перешел к нам, людям, от наших симпатичных и хвостатых пред­ков. Что касается прямого воровства — то его придумали уже люди.

...А теперь поговорим серьезно. Что вы сделаете, обнаружив, что некий субъект спокойно орудует в ваших кар­манах, пока вы любезничаете с попутчи­ками по трамваю? Вы, очевидно, гневно обернетесь к субъекту и еще до прихода старшины успеете съездить его разик-другой по физиономии. Теперь другой вопрос. Что вы сделае­те, обнаружив, что некий субъект, не по­краснев, украл вашу песенку, ваш фельетон, вашу репризу? Вы, очевидно, гневно подступите к субъекту и...

Не торопитесь. Один обокраденный — молодой коверный Андрей Н. съездил. Вернее, как он сам пишет в редакцию, «будучи в возбужденном состоянии, при­менил единственный оставшийся, с моей точки зрения, действенный метод — ме­тод физического воздействия». И ничего хорошего не получилось. Возбужден­ного правдолюбца осудила обществен­ность. Его долго прорабатывали в мест­коме. Грозили пальцем и брали обеща­ние больше не возбуждаться.

Правильно прорабатывали и правиль­но грозили пальцем! И мы должны его осудить. В самом деле: искусство, тон­кая, можно сказать, сфера, всякое там перевоплощение, вдохновение, самовы­ражение, и вдруг — «метод физического воздействия». Не к лицу это культурному человеку и тем более артисту.

А с другой стороны, жалко правдо­любца. Ведь молодой коверный Н. неод­нократно предупреждал, просил, умолял своего коллегу К. Просил об одном — не воровать у него его персональных, ав­торских реприз. Просил в Сочи. Умолял в Ростове. Слал слезные письма. А в Мо­скве не выдержал и — «применил ме­тод».

И не только он один стоял в тот ве­чер перед вороватым субъектом. За его спиной незримо присутствовали обокра­денный Юрий Никулин и обворованный Евгений Бирюков. И верю, по-человече­ски верю, что и им хотелось приложить руку к физиономии субъекта. Что из того, что дело происходило не в трамвае, и мелкий жулик имел довольно-таки из­вестные имя и фамилию и собственную афишу! Воровство есть воровство.

Мы делаем стыдливые мины. Мы про­изводим губами некий звук — «фи!» Мы краснеем и отечески журим плагиато­ров и пакостников. Мы делаем вид, что плагиат и обезьянничанье — это надоед­ливый, но не такой уж социально-опас­ный порок. Ну, подумаешь — украл реп­ризу. Просто — руки чесались...

Мы такие добренькие. С далеких до­исторических времен мы не придумали ни одной действенной меры для борьбы с подобным безобразием. Съедать пла­гиатора сегодня, в двадцатом веке, не­удобно. И, наверное, не так уж вкусно. Вот мы и отходим в сторону. И остав­ляем хорошего, честного парня Андрея Н. один на один с подлостью. А честный парень — что он один может? У него же всего две руки. Хотя — как вы успели заметить — довольно креп­кие...

Но давайте разберемся — так ли уж виноват Андрей Н. в своем недозволенном гневе? Спереть кошелек — это и зна­чит спереть кошелек. Но спереть но­мер — это значит обокрасть не только одного артиста. Он, артист, может, еще выдержать, он талантливый — в отличие от бездарного жулика. Он вздохнет, в сердцах ругнется и придумает что-нибудь новое. Однако спереть номер — это значит еще обворовать целый зал зрителей. И этот зал, и следующий, и очень-очень много ожидающих доверчи­вых глаз и ушей, которые ждут от ис­кусства нового, неповторимого, а полу­чают — сворованные и переворованные номера, интермедии, жесты.

Большой артист, которого все мы очень любим, со слезами на глазах рассказывал своим друзьям о том, что про­изошло с ним в одном областном городе. В этом городе он появился впервые. Он ждал встречи с городом. Город ждал встречи с ним. Но встречи не получи­лось: уже после его первых интермедий по залу пошли разговоры, смешки. И чем дальше, тем больше...

В  чем  дело? — спросил  потрясен­ный артист в перерыве. — Чем я заслужил пренебрежение публики?

— Да нет, — отвечал   администратор, пряча  глаза. — Мы-то  вас   любим   по-прежнему. Только слушать вас публике нет никакого резона. Вы же исполняете репертуар артиста Г. А он тут за неде­лю до вас гастролировал...

Так вот — поговорим серьезно. Чем, какими мерами измерить урон, нанесенный большому артисту, ожидавшей его публике, нанесенный, наконец, искус­ству — тот урон, единственным виновни­ком , которого был жуликоватый гастро­лер?

А что прикажете делать заслужен­ному артисту Азербайджанской ССР жонглеру Хосрову Абдуллаеву, у кото­рого беззастенчиво — вплоть до реквизита, до жестов и манеры держаться на манеже — позаимствовал номер артист Р.? В каком городе Хосров Абдуллаев напорется на зрительский смешок, на ироническую улыбку? И в каком городе уйдет с середины спектакля молодой и горячий любитель искусства, махнув на все рукой и решив, что все жонглеры — халтурщики и эпигоны?

Мелкие жулики делают большое и темное дело. Они подрывают у зрителей уважение к искусству. Они крадут у ар­тистов уверенность в себе, жажду к твор­честву, к поискам, к работе. Ведь та же игровая реприза, сворованная у Юрия Никулина — это не пустячок, не безде­лица. Игровые репризы — драгоценный и редкий жанр — вынашиваются букваль­но годами, а наиболее удачные — появ­ляются раз в два-три года. Можно ли спокойно работать, тратить уйму сил и энергии, не будучи уверенным, что результат твоего труда не украдут на первом же спектакле?!

Заимствуют тексты. Заимствуют оформление. Заимствуют манеру испол­нения. И если эта воровская деятель­ность не приняла еще, к счастью, плане­тарного масштаба, то результаты ее, увы, слишком часто лезут в глаза. И не слу­чайно я каждый раз, упоминая о том или ином жулике, прямо называл его жуликом. Я прошу редакцию не вычер­кивать этих слов. Плагиаторы должны знать, что мы о них думаем.

Редакция попросила меня сделать по­следнее снисхождение — заменить фами­лии любителей чужого добра одной буквой. Может, опомнятся. Ну, что ж — пусть опоминаются. Но пусть и узнают себя! Буквица — вещь прозрачная, и сами плагиаторы и их товарищи по работе узнают их. А буде кто из них возмутится свыше меры и захочет вы­яснить отношения с автором фельето­на — пожалуйста. Прошу редакцию дать мой домашний адрес.

Прошу также напомнить, что в преж­ние времена за слово «жулик» вызывали на дуэль. Пусть вызывают! Но приду я не один. Вместе со мной придет Андрей Н., придут Никулин, Бирюков и Абдуллаев; отменив концерт, примчится артист, ко­торого так незаслуженно безразлично встретили в одном областном городе. И перевес, пожалуй, будет на нашей сто­роне.

В конце концов, правильно сказал один писатель: человек действительно произошел от обезьяны, но слишком часто это показывать, право же, не стоит.
 

ВИКТОР ОРЛОВ

Журнал Советский цирк. Июль 1966 г.

оставить комментарий