Торжествует умная реприза

Карандаш на манеже цирка — это всегда весело, смешно, оригинально. Талантливый мастер циркового искусства, он досконально изучил законы смешного и блестяще применяет их в своем творчестве.

Нередко и артисты бывают зрителями. КАРАНДАШ на представлении в цирке.

Осенью этого года Карандашу исполняется шестьдесят пять лет. Мы горячо поздравляем нашего нестареющего клоуна с днем рождения и желаем ему много-много лет радовать людей своим веселым и задорным искусством. По просьбе нашего корреспон­дента Карандаш ответил на несколько вопросов, предложенных редакцией журнала «Советская эстрада и цирк».

Вопрос. Какими путями и средствами, по вашему мнению, достигается смешное на манеже?

Ответ. Мне думается, что по-настоя­щему комичными могут быть те сценки, в которых точно фиксируются различные психологические нюансы в состоянии человека. Конечно, необходимо и знание законов комического. Но обращаться с этими законами нужно осторожно, с нежностью: они не терпят грубых прикосновений, топорной работы и штампа.

И вообще цирк требует изящества, тонкого вкуса. Глубоко ошибаются те, кто считает, что комическое в цирке — это непременно оплеуха или пинок партнеру пониже спины, иначе, мол, клоунада не состоится. Но возникает вопрос: почему тогда зрители все же смеются и над такими незамысловатыми проделками клоунов? Я думаю, дело в том, что зрителям не хочется расставаться с детством, когда все позволено. Именно эту озорную свободу видят они на манеже. Кстати, не только на манеже и не только у клоунов. Этим не раз баловал нас Чарли Чаплин. У Монти Бенкса есть очаровательный фильм, где герой перед самым венчанием, буквально возле алтаря, получает отказ потому, что не удержался от соблазна толкнуть ногой стоящую впереди будущую тещу. И это сделано не грубо, не вульгарно...

Еще раз повторяю: поистине смешное непременно должно предусматривать вторжение во внутренний мир человека. Вопрос. Нередко приходится слышать: клоунада отстает от жизни. А вы как считаете?

Ответ. Клоунада не отстает, она идет в ногу со временем — иначе люди просто утратили бы к ней всякий интерес. Вспомните, что само утверждение нового стиля советского цирка, в том числе и клоунады, было продиктовано и определено жизнью.

Клоунада всегда передает время и настроение общества. Проблема, скорее, в том, насколько талантливо это сделано. Клоун (если это, разумеется, хороший клоун) призван тонко чувствовать время, в которое он творит. В этом залог успеха. А потом уже — личное обаяние.

Вопрос. Часто говорят о цирковой классике, как о чем-то вечном, неколеблемом. Какова на этот счет ваша точка зрения?

Ответ. Классика живет, если питается соками современности. Вы, может быть, знакомились с граммофонными запися­ми актеров прошлого. Спектакли с их участием шли с грандиозным успехом, занавес поднимался бессчетно, зрители рыдали. Так утверждается в мемуарах. Нам же слушать декламацию нараспев, голоса откровенно «театральные» сейчас как-то странно, непривычно. А между тем мы и сейчас смотрим те же пьесы Островского или «Горе от ума» Грибоедова: сегодняшнего зрителя не перестают волновать все те же человеческие взаимоотношения и страсти. Но меняется интонация, акцент спектакля — классика как бы обновляется. Так и в цирке. Вопрос. Как достигается убедительность, жизненность клоунского образа? Ответ. Нельзя начинать с костюма или грима. Никогда длинные ноги или слишком короткие сами по себе не вызовут веселья. Иногда, напротив, впечатляет весьма заурядное обличье: такой герой кажется ближе зрителям, они принимают его с радостью. Клоунский образ — это точный социальный тип. И только тогда, когда увидишь, услышишь своего героя где-нибудь в толпе, — только тогда можно «примерять» его на себя. К своим способностям, к своей внешности.

Нельзя подражать никому — даже большому мастеру. Получается не живое лицо, а гипсовый слепок. Иногда слышишь от начинающих: «Вот, например, если бы соединить фигуру Никулина и мимику Енгибарова — как было бы здорово!» Нет, будет уродство. Образы — это живые люди, а люди не переносят подобных метаморфоз. Нельзя искусственно склеивать образ.

Вопрос. Как стать оригинальным? Ответ. Не знаю. Есть самоучитель игры на гитаре, есть пособие по рукоделию и поваренная книга. Но в искусстве, как и в науке, рецептов нет. Обычно пишут уже о том, что изучено и освоено. Открытия — всегда неожиданность для окружающих, и происходят они на не­разведанных путях. Главное — найти самого себя, а не мудрить.

Вопрос. Кто из советских писателей-юмористов вам больше всего нравится?

Ответ. Ильф и Петров, Зощенко, изу­мительный Олеша.

Вопрос. Как вы определите, что такое реприза, какие требования прежде всего надо предъявлять к ней?

Ответ. Реприза — нечто короткое и изящное. Цирк вообще сдержан и малоречив. Тем более точно должно стрелять каждое слово в репризе. Малейшая ошибка юмориста имеет свойство расти в геометрической прогрессии и уничто­жать в конечном итоге все произведе­ние.

Марк Твен говорил, что свои новые рассказы он сначала читает кухарке, и, если она чего-то не поняла, надо пере­писывать заново. Это, видимо, шутка, однако в ней заключается очень справед­ливая мысль — смешное должно быть до малейшей детали понятно. Реприза — как рисунок без подписи, в ней все ясно без лишних слов, все выверено, как в пословице.

И еще: реприза — не повод «залепить» злополучный подзатыльник, а психоло­гический этюд, противоречивость одного характера или столкновение двух. Но об этом, к сожалению, не всегда думают. И тогда реприза получается слабенькая. Она проковыляет кое-как по манежам и бесследно исчезнет. Торжествует, долго живет достоверная, гармоничная, краси­вая и умная реприза. Репризы, задуман­ные как дуэль двух характеров, могут жить вечность, незначительно изменя­ясь.

Вопрос. Чем, по-вашему, объясняется, что в репертуаре наших коверных все еще мало по-настоящему остроумных реприз?

Ответ. Придумать репризу сможет не всякий и очень талантливый писатель. По-моему, даже великий юморист Дик­кенс не сумел бы. Генри и Мериме, виртуозы логических неожиданностей, не подарили цирку ни одной репризы. Не захотели... Обидно. И клоуны, не имеющие, как правило, дипломов Кем­бриджа, сами мастерили репризы, дела­ли это доморощенным способом, как могли. Их трудом по крупицам склады­валась цирковая классика. И до сих пор большинство реприз сочиняют сами клоуны. Они лучше ощущают зрителя.

Вопрос. Стихи Маяковского, Блока, Есенина читают многие артисты. И это никак не обедняет искусство. Могут ли, по-вашему, разные клоуны исполнять одну  и   ту  же  репризу?

Ответ. В принципе — да. Я имею в виду нашу классику. В остальных слу­чаях лучше избегать этого.

Вопрос. Много ли хлопот доставляет вам ваша популярность?

Ответ. В манеже — нисколько. На улице — бывает.

Вопрос. Зрители какого города вам больше всего нравятся?

Ответ. Нет плохих зрителей. Есть плохие и хорошие актеры. Талантливый актер всегда найдет благодарную ауди­торию.

Вопрос. А вот вы всегда ли довольны зрителем?

Ответ. Я ценю нашего зрителя за то, что он бежит за пальто и ботами, когда начинается последний номер, но никак не  раньше.

Но иногда я думаю: зрители слишком вежливы, благожелательны, а то и сни­сходительны к артистам. Хотелось бы, чтобы они, видя на манеже халтуру, пошлость, грубую шутку, чаще возмуща­лись. Это заставит иного актера задуматься. Иногда равнодушная снисходительность зрителей пагубно влияет на исполнителя.

Вопрос. Продолжаете ли вы репети­ровать уже идущие репризы и сценки?

Ответ. Да. Ведь периодически меня­ются партнеры. Однако в слаженном ансамбле, когда партнеры отлично пони­мают друг друга, незначительные изме­нения можно вносить даже и во время спектакля.

Вопрос. Сколько поколений Клякс вы выводили на манеж?

Ответ. Именно Клякса — сейчас третья. А вообще «собачье семейство» было многочисленным. Но традиционное имя присваивается самому способному, само­му артистичному из каждого поколения.

Вопрос. Какой цирковой жанр, поми­мо клоунады, разумеется, вы больше всего любите?

Ответ. Жанры всякие нужны, жанры всякие важны... Но лучше их все-таки не смешивать. Правда, иногда это бывает интересно. Но вместе с тем это облег­чает артисту возможность составить но­мер «из всего понемножку».

Вопрос. Влияют ли на искусство цир­ка, в частности клоунады, другие виды искусств, например кино, о котором вы часто   вспоминаете?

Ответ. Кино обогащает мыслями. А все прочее было: стиль исполнения, драматургия, трюки выработались в цир­ке  задолго  до  рождения кино.

Вопрос. Каждый ли, кто очень хочет, может стать клоуном? И что, на ваш взгляд, прежде всего для этого нужно? Что вам подсказывает ваш опыт?

Ответ. Не хочется в сто первый раз рассказывать о том, как я поступал в училище, чем там занимался. Лишь еще раз повторю: быть смешным не научат нигде, только смогут помочь. И еще: быть цирковым артистом очень трудно. В цирке все надо делать самому. И знаете, уважаемые юноши, которые удачно острят на студенческих вечерах или за именинным столом («ну просто Рай-кин!»),— знаете ли вы, что после каждого отделения программы мне приходится буквально выжимать рубашку?

Вопрос. В чем особенность работы ко­мика над своим репертуаром?

Ответ. Объяснить этот сложнейший процесс почти невозможно. Не случайно многие юмористы отвечают на него шут­кой, утверждая, что работают, как са­пожники, по столько-то часов в день. Но такой ответ содержит одну истину. Лег­кость юмориста рождена трудом каторж­ника на галерах. Но труда добровольного, творческого и потому — радостного.

Хороший пример. Рассказ очевидца съемки одного небольшого эпизода филь­ма Чаплина «Огни большого города». Помните: слепая девушка продает на улице цветы, она протягивает цветок Чарли, принимая его за миллионера, подъехавшего только что в автомобиле. Как сделать, чтобы зрителям была ясна причина ошибки девушки? Может быть, она случайно коснется рукой открывшей­ся дверцы автомобиля — миллионер отъ­езжает в тот момент, когда Чарли отхо­дит от девушки? Или Чарли, переходя дорогу, попадает в пустой автомобиль и, выходя из него, оказывается напротив продавщицы цветов? Этот коротенький эпизод имел бесчисленные дубли, прежде чем Чаплин убедился, что кадры сняты предельно точно, и у зри­телей не останется никаких сомнений, что бродягу принимают за миллионера.

Так мучительно добросовестно дол­жен работать каждый мастер комиче­ского. Ведь именно в юморе незначи­тельная фальшь перечеркивает все на­прочь. Работа клоуна — это труд, труд и снова труд.

Вопрос. Кто из молодых клоунов, по-вашему, наиболее привлекателен?

Ответ. Никулин. Обаятельный Юрий Никулин. Вы скажете, что он не так уж молод, есть более юные? Но Никулин считает себя моим учеником. Несколько лет мы работали вместе. А учителю, ка­ким бы зрелым (по возрасту и мастер­ству) ни стал его воспитанник, он всегда будет казаться очень молодым. Как ро­дителям  их дети.

Вопрос. Что вы можете посоветовать своим молодым коллегам?

Ответ. Умейте увидеть жизнь и пере­дать свое видение с арены. Помните, клоун — это естественность. Он игнори­рует принятые условности. Это мудрое детство.

В цирке ни в коем случае нельзя «смешить» зрителей. Это как раз та фальшивая монета, которую моменталь­но распознают даже неискушенные люди. Чем больше вы будете стараться, чтобы вышло «посмешнее», тем меньше это будет получаться.

Клоун обязан в совершенстве владеть своим телом, мимикой.

В цирке есть одна особенность: там можно многое показать буквально. На­пример, как диссертант «проваливается» на защите. Не забывайте об этом и ста­райтесь использовать.

В готовом номере надо безжалостно «вырубить» все лишнее, все то, что не относится к сути номера. От этого номер только выиграет.

Очень строго, взыскательно подбирай­те себе репертуар.

И еще раз, главное: работа клоуна — это  труд, труд и снова труд!

Журнал Советский цирк. Сентябрь 1966 г.

оставить комментарий